В результате этого разговора я понял, что у неё есть враждебный мне план. Ожесточение, возникшее между нами, способствовало тому, что наш секс с нею в этот первый после возвращения вечер был ожесточённым. Но меня это не обрадовало.

14-го апреля я увидел её, шагавшую мрачно в длинном пальто в колонне на «марше несогласных» на Трубной площади. Я выскочил из машины с моими парнями (мы должны были воссоединиться на Трубной с Касьяновым) и побежал за ней. Но колонну встретили на Рождественском бульваре отряды немосковских милиционеров и учинили жуткую бойню, рубя всех без разбора налево и направо дубинками. В возникшей панике я потерял её из виду. Давая в тот день интервью СМИ, она сказала, что пошла на «марш» без моего ведома, она хочет разобраться. Упомянула о том, что милиционер не решился её ударить.

19-го апреля она принесла Богдана на суд о запрещении партии. Собственно, партия была уже запрещена, требовалось только подтверждение Московского городского суда. Моим адвокатом был Сергей Беляк, защитивший меня в Саратове в 2003 году.

В перерыве ко мне подошёл пристав и сообщил, что слышал разговор «оперов», присутствующих на суде. Они обсуждали возможность моего ареста после оглашения решения суда о запрете партии. Прямо у выхода из зала суда.

Я сообщил об этом адвокату и жене с Богданом на руках. Спросил Беляка, что делать? Может, сбежать?

Беляк сказал, что лучше пусть арестуют в здании суда, здесь присутствуют множество журналистов. Если же арестуют на улице, резонанс будет не таким большим. Богдан внимательно слушал, вися на матери. Жена также внимательно слушала, вцепившись в мобильный телефон. Я заметил, что она всё время жмёт кнопки мобильного с каким-то остервенением.

Меня не арестовали. Вверху, видимо, сочли нецелесообразным такой арест. Дома я из любопытства (жена ушла в душ), проверил её телефон. Во время судебного процесса по запрету партии жена моя усиленно обменивалась СМС с Индией. Номер был индийский. В СМС из Индии её называли «Богиней». Она подробно знакомила своего индийского корреспондента с ходом процесса. Около того времени, когда я узнал, что меня собрались арестовывать, она послала в Индию короткое и циничное: «Тут полная жопа. Кажется, моего супруга закроют». Её корреспондента звали Артур. Всего из зала суда она послала ему 25 эсэмэсок. Я подумал, что если у неё нашлось время и желание в такие напряжённые часы отправлять ему подробные рапорты, то он не случайный человек в её жизни. Это, видимо, «он», подумал я.

Жена пришла и легла рядом. Положила руку мне на грудь. Я сделал вид, что я сплю.

Я стал читать её телефон. Раньше я никогда этого не делал, даже в голову не приходило. В данном случае её близость к какому-то человеку в Индии могла грозить мне неприятностями, плюс, учитывая, что я занимаюсь политикой, что я лидер запрещённой организации, информация, выдаваемая ею вовне, могла мне очень повредить. Или просто повредить, без «очень». Ревновал ли я её к человеку из Индии? Ревновал. Однако не кипящей ревностью молодого неопытного мужчины, но слабой ревностью уверенного в себе «священного монстра», об этом сорте людей я написал одноимённую книгу. С кем она могла мне изменять, чтобы я ревновал её серьёзно? Да не существовало такого человека в природе! Вот сейчас, четыре года спустя, она сказала газетам, что у неё наконец-то появился человек, с которым у неё «что-то серьёзное», она, дескать, чувствует. Да и пусть она себе блуждает по жизни. Люди меня всё меньше интересуют. Я всё ближе к героям, богам и демонам…

К июлю месяцу мы немного успокоились. У меня был давний план поехать окрестить Богдана в казачью станицу, бывшую столицу Донского войска в Старочеркасск. Мы побывали там, коротко, прошлым летом, и я был в восторге. Я не забыл про свой давний план, я просто не хотел его осуществлять, душа уже не лежала. Однако меня стали теснить со всех сторон. Во-первых, семья ростовского олигарха Сергея М., его мать, сестра (сестра захотела стать крёстной матерью Богдана), его отец, все они мне названивали, требуя установить дату приезда. Жена моя также хотела ехать. И тёща приготовилась везти из Самарской области Богдана и его старшую сестру, находившихся там.

Мне пришлось назначить поездку на июль, хотя мне было и не до поездки. Сейчас расскажу почему. Помимо трещавших личных отношений, 28 июня разрушился политический альянс, разломилась коалиция «Другая Россия». На совещании по поводу выдвижения единого кандидата в президенты от коалиции «Другая Россия», вдруг взорвалась давно уже тлеющая вражда между двумя моими партнёрами: Каспаровым и Касьяновым. Совещание продлилось целых семь часов, на нём присутствовали, помимо нас троих (я + «2К», как я их называл), ещё правозащитники и наблюдатели. Помню, был Сатаров и Алексеева, какое-то время присутствовал, если я не ошибаюсь, Пономарёв, со стороны Каспарова, — Рыклин + Осовцов, со стороны Касьянова — Костя Мерзликин + Жаворонков или покойный генерал П., от нацболов, помимо меня, ещё Аксёнов и Аверин.

Суть конфликта была пустяковой, как обычно причины раздора яйца выеденного не стоят. Речь шла о количестве кандидатов, которых должна выставить каждая организация для участия в праймериз. Михаил Касьянов разумно предлагал, чтобы каждая из трёх партий (нацболы, РНДС Касьянова и ОГФ Каспарова) выдвинула по одному кандидату. Каспаров же неразумно, на мой взгляд, предлагал, чтобы каждая партия имела право выставить двух кандидатов. Каждый из них, однако, как водится, преследовал свои интересы. Касьянов как бывший премьер-министр считал себя самым перспективным кандидатом. В праймериз между Касьяновым и Геращенко (на тот момент кандидатом от каспаровского ОГФ был заявлен Геращенко, а наша партия не собиралась представлять своего кандидата) выиграл бы куда более молодой и свежий Касьянов. Каспаров же в тот момент уже внушил себе мысль, либо, как утверждали близкие к нему люди, это его мама, имевшая на него колоссальное влияние, Клара Шагеновна, внушила ему мысль, что он должен стать президентом, он ведь уже — шахматный Гений. Потому Каспаров понимал, что в праймериз против Касьянова, побывавшего на высоком посту, он не выиграет. А вот если расширить состав участников праймериз, то есть шанс выиграть праймериз. Если ещё помочь самому себе, подготовиться к борьбе.

Семь часов они спорили. Можно было видеть разницу темпераментов. Южного и восточного каспаровского, Каспаров всё сильнее распалялся и уже не сидел, но бегал у большого стола (действие происходило в помещении консалтинговой компании Касьянова) и швырял едкие скороговорки в противника. И касьяновского, более логичного, более замедленного, северного, старающегося быть спокойным. Мы, нацболы, честно, поскольку не преследовали своих интересов в этих «праймериз», пытались не допустить раскола. Помню, мы предложили, что примем за основу пожелание Касьянова: один кандидат от одной партии, но готовы выдвинуть второго кандидата Каспарова от нашей организации. (Каспаров назвал почему-то «Буковского», он, видимо, не хотел до поры называть себя). Касьянов был за наше предложение, Каспаров был против. Мы два раза прерывали совещание и расходились на две группы, в одной я пытался достичь договорённости с Каспаровым, в другой, — нацболы пытались нащупать выход из ситуации с Касьяновым. Алексеева давно ушла, раздосадованная. Сатаров сидел, бессильно втянув голову в плечи. Последний акт, конец седьмого часа совещания. Сцена выглядела как бункер фюрера с картины художников Кукрыниксов: «Капут». Сидел в пол-оборота бледный Михаил Михайлович Касьянов. Его alter ego Константин Мерзликин сидел, обхватив блестящую лысую голову руками, гневно и язвительно бросали свои тирады в противников сам Каспаров и его группа: склонный к язвительному талмудизму Осовцов и старательный толстенький Рыклин. Они расхаживали, садились, опять расхаживали.