Итак, карьера А. Д. Басманова-Плещеева рухнула, потащив за собой в пропасть карьеры многочисленных родственников. Причем некоторых казнили вместе с ним, других пораньше или чуть погодя, третьи потеряли в чинах… Сложилась ситуация, в которой можно прозреть некую притчу, рассказанную Богом: великий царедворец пошел против Него, боясь за положение родни, и вот скатилась голова вельможи, а вслед за тем свершилось то, чего он так опасался. Как уже говорилось, современники рассказывали печальную историю: если один сын боярина, Петр, погиб вместе с главой семьи, то другой, Федор, тот самый фаворит Ивана Грозного, будто бы зарезал отца, желая сохранить собственную жизнь… Если это действительно так, то выходит, что родная кровь лихо отплатила боярину за заботу.

* * *

Из этой истории можно извлечь два урока: один исторический, а другой — чисто человеческий. Во-первых, сложный, пестрый состав политической элиты Московского государства был одной из главных его социальных проблем. Консолидация двух ее ветвей произошла поздно, чуть ли не при первых Романовых. А до того соперничество старомосковского боярства и пришлой княжеской аристократии могло принимать острые формы. Нетитулованная московская знать горой стояла за опричнину как за избавление и благо. Но для ее планов кровопролитие, устроенное царем, оказалось слишком обильным. Такого не хотел никто из зачинателей опричнины. И вот ее первые лидеры постепенно отходят от власти, теряют влияние. Не только Басманов и не только в связи с «новгородским делом». Многие. Для опричнины, какой видел ее Иван IV, требовались живые орудия, а строили ее все-таки не инструменты, а люди — с волей, умом и верой. Слишком крупные люди. Не смогли они превратиться в орудия…

Во-вторых, иногда человеку дано очень многое: богатство, слава, начальственное положение, но бес тщеславия грызет его неустанно: почему ты не первый? Почему главные почести — не твои? Чуть прислушайся к нему, и большая беда гарантирована…

Ранняя опричнина и опричнина поздняя — как будто два принципиально разных учреждения! Смотришь и не веришь глазам своим, сколь многое изменилось. Прежние «великие люди» ушли в одночасье. Кто в могилу, кто в опалу, а кто — в монастырь. Новые люди опричнины рекрутировались из таких общественных слоев, которые еще недавно и на порог Опричного двора пущены не были бы. Всплыли фигуры страшные, бесстыдные в своей свирепости и, одновременно с ними… совершенно случайные для опричнины личности.

Басманов-старший вместе с государем и многими боярами из старинных московских родов создавал опричный уклад под себя и под свой род. Безнин и Скуратов, о которых речь пойдет ниже, рвались туда, стремясь выслужить чины. Один — умом и саблей, а другой — пыточным инструментом. Вяземские и Хворостинины, о которых также разговор пойдет позднее, просто воспользовались удачной возможностью повысить служебный статус. Можно осуждать или не осуждать образ действий каждого из них, но так или иначе никто из них не был в опричнине случайным человеком. Им, в разной форме, давался шанс. Они этот шанс повернули в свою пользу.

Но… среди опричников нового призыва оказались персоны, не нуждавшиеся в опричнине ни в малой мере. Прекрасно прожили бы они без нее. Таким шанс давался при рождении: отеческая кровь позволяла им высоко подняться, не надрывая жил. Одной лишь честною службой.

Родов, летавших столь высоко, Московское государство знало совсем не много. Десяток. Может быть, полтора десятка. Первенцы, появлявшиеся на свет в подобных семействах, с пеленок обрекались на роль бояр и главнокомандующих. Им требовалось крепко постараться, чтобы власть ушла из их рук. Например, стать изменниками. Или приобрести увечье на войне. Или служить фантастически плохо. Словом, что-нибудь такое, от чего мало-мальски нормальный человек при минимальном везении гарантирован…

Высших аристократов готовили к одной роли — управлять. Их с детских лет учили военному делу, да еще тонкому искусству быть хозяевами, мастерами власти. И они умели повелевать другими людьми, как сейчас не умеет ни один русский управленец, — ведь нет у нас сегодня аристократии. Нет тех, кто передает право на власть из поколения в поколение. А наука власти не может быть в полной мере постигнута на скамье вуза.

Среди таких семейств особенно выделялись князья Гедиминовичи: Бельские в первую очередь, затем Мстиславские, Голицыны и Трубецкие. Из Рюриковичей, например, Микулинские и Шуйские… Но пальма первенства была все-таки у отпрысков Гедиминова рода.

Начиная службу, они подвергались относительно недолгим испытаниям: им давали побывать раз-другой-третий на командных должностях второстепенного характера. Или просто поучаствовать в походах и боевых действиях в составе государевой свиты. Они должны были, таким образом, понюхать пороха, но, чаще всего не могли всерьез напортачить из-за неопытности: на первых порах этого просто не позволяла должность. Затем, очень быстро, — очень быстро! — они оказывались в «командармах», т. е. возглавляли самостоятельные полевые соединения.

Князь Иван Федорович Мстиславский начал рындой (государевым телохранителем) в 1547 году. Еще разок сходил в поход в рындах, а на третий был одним из воевод, да еще и в чине боярина. После нескольких высоких назначений он уже в 1552 году оказывается главнокомандующим русской армией, взявшей Казань. В дальнейшем ему предстоит быть «командармом» на протяжении трех десятилетий.

Князь Иван Дмитриевич Бельский оказался главнокомандующим армией, получив второе свое воеводское назначение. И потом оставался в этом статусе до самой смерти.

И так далее. В чем тут дело? Во-первых, армии требовались люди, которым будут подчиняться в силу древности и знатности рода. Их назначения в верхнем эшелоне военной иерархии никого не могли обидеть, поскольку они по крови, «по отечеству» имели право и одновременно обязанность быть на самом верху. Даже если в детстве у них были отнюдь не милитарные грёзы! Положение обязывает… Во-вторых, опыт показывает, что в деле эти командармы-по-крови были совсем неплохи. Их, как уже говорилось, с детства приучали руководить людьми. Ну а если этого навыка оказывалось мало, к ним приставляли второго воеводу — человека на ступеньку ниже чином, не столь знатного, зато хорошего тактика и опытного человека. Он-то и подстраховывал «молодых тигров». И система работала…

Так вот, кое-кто из высших аристократов, к бесконечному удивлению своему, обнаружил себя на опричной службе.

Эта необыкновенная перемена совершилась в течение всего нескольких месяцев весной — осенью 1570 года. Была опричнина боярской, а стала княжеской. Разом. Залпом.

После большого похода против северных русских земель, находившихся в земщине (1569–1570), а также расследования «новгородского изменного дела» и произошел перелом. Для этого было как минимум две причины. Прежде всего, подвергся разгрому стержнеобразующий для опричнины клан Плещеевых, которые до того успели оттеснить Телятевских от власти в опричном корпусе. Плещеевы ставили своих людей не только на высшем, но и просто на всех уровнях командного состава опричнины… Тогда же пал род князей Вяземских, а это еще четыре опричных воеводы, в том числе два крупных: князья А. И. Вяземский-Глухой и Д. И. Вяземский. Более того, сама «новгородская кампания» могла вызвать серьезное разочарование царя в опричнине: во время грабительского похода на Северную Русь опричники покидали царя, предпочитая кровавой, страшной, но все же службе личное обогащение. В записках немца-опричника Генриха Штадена есть очень характерное место: царь после этого похода делает в Старице смотр опричному войску, желая знать «… кто остается при нем и крепко его держится» (курсив мой. — Д.В.). Следовательно, Иван IV увидел в рядах опричного войска заметное число людей, отставших, ушедших по своим надобностям. И «мемуары» Штадена, и записки других иностранцев об опричном времени изобилуют свидетельствами многочисленных злоупотреблений опричных должностных лиц, не меньше заботившихся о собственном обогащении, чем старая, аристократическая администрация, но более «голодных», а значит, менее сдержанных в методах и масштабах вымогательств, взяточничества, открытого грабежа. При этом они осмеливались оставлять Ивана IV в его походах!