— Но только книзу от пояса, — насмешливо уточнила принцесса.

Однако мучения несчастной королевы на этом не закончились. Корабль Генриетты не мог отплыть из Булони из-за сильного встречного ветра. Через два дня влюбленный герцог снова прискакал в Амьен.

Был уже поздний вечер. Бэкингем сначала отправился к королеве-матери, заявив, что не мог уехать из Франции, не убедившись, что ее здоровью ничто не угрожает. Мария Медичи приняла его довольно тепло и мило с ним поболтала. После этого милорд постучался к Анне Австрийской. Не зная, что ей делать, Анна послала к свекрови за советом. По добродушию (или из коварства?) королева-мать разрешила ей принять нежданного гостя.

Анна уже лежала в постели. Бэкингем с порога бросился к кровати, упал на колени, схватил ее за руку, рыдая, стал целовать простыни. Анна не могла высвободить руки, разлепить запекшихся губ. Со стороны эта сцена напоминала прощание мужа со своей горячо любимой умирающей женой. Госпожа де Ланнуа, поджав губы, придвинула к постели стул:

— Присядьте, милорд, с королевой Франции не говорят, стоя на коленях.

— Я англичанин, и мне нет дела до ваших обычаев, — огрызнулся Бэкингем, продолжая сыпать клятвами в вечной любви.

Наконец их поток иссяк, не встречая отклика у Анны, которая лежала как неживая. Герцог нехотя вышел из комнаты, провожаемый взглядом нескольких десятков женских глаз, медленно прошел по коридору, потом, как безумный, скатился по лестнице, выбежал во двор, вскочил в седло и ускакал в черную ночь.

Чувствуя, что Людовику непременно донесут о случившемся, Мария Медичи решила сама написать к сыну, чтобы упредить злые языки. Она водрузила на нос очки и взялась за перо. Крупные буквы устилали лист бумаги, складываясь в загибающиеся кверху строчки:

«…Нельзя упрекать женщину за то, что она внушила любовь мужчине, — писала королева, ни разу этой любви не внушившая. — Вы можете быть уверены в том, что Ваша супруга Вам не изменила, да если б и захотела поступить дурно, то не смогла бы, поскольку вокруг было столько людей, смотревших на нее…»

Двадцать второго июня большой трехпалубный корабль, наконец, отплыл из Булони в Дувр. Слух знатных путешественников услаждали музыканты, игравшие на виолах и лютнях, и актеры, декламировавшие стихи. Герцог де Шеврез не хотел подвергать беременную жену опасностям плавания, но та пустила в ход слезы — главное женское оружие, — и он, как всегда, уступил.

Переезд длился ровно сутки, и вот на горизонте появились расплывчатые очертания английских берегов. Пристань была черна от толпы, пушки салютовали новой королеве. Карл явился лично встречать супругу, и Генриетта успокоилась, увидев, что он довольно мил. Правда, когда ее привезли в Тауэр, она была страшно разочарована: а где же все то богатство и роскошь, о которых ей неутомимо рассказывали Карлейль и Холланд? Но оказалось, что это пристанище — временное, и ей вскоре будут отведены достойные ее апартаменты во дворце Уайтхолл.

Вечером в этом дворце собрался блестящий английский двор. Все придворные превосходно говорили по-французски, и Генриетта совсем ободрилась. Состоялся грандиозный фейерверк, во время которого в воздух взлетели и повисли там два венца, символизирующие союз Англии и Франции.

Эту ночь Генриетта провела одна в своей постели и увидела мужа только поутру. При свете дня он показался ей совсем другим. Она привыкла, что ее брат Людовик, ровесник английского короля, с раннего утра был тщательно одет и, как правило, уже возвращался с охоты или шел на заседание Совета. Карл же был одет чрезвычайно небрежно, как будто только что встал с постели, щеки его были небриты, волосы спутаны. Довольно скоро юная королева смогла убедиться, что свое супружеское ложе он не намерен делить только с ней. Как сестра высоконравственного Людовика XIII она была оскорблена, но как дочь любвеобильного Генриха IV быстро утешилась, заметив, что при дворе много молодых, красивых и обходительных дворян — например, граф Джермин, или Монтегю, или Перси.

Герцогиня де Шеврез произвела в Лондоне почти такое же впечатление, как герцог Бэкингем — в Париже. Ей с мужем отвели замок Ричмонд, а также Датский отель в самой столице, однако герцогиню гораздо чаще можно было застать в апартаментах графа Холланда в старом королевском дворце Хэмптон Корт. Дворец располагался на берегу Темзы, и как-то раз в жаркую погоду герцогиня на глазах у всех в одной рубашке купалась в реке! И это несмотря на свое положение (она была на восьмом месяце беременности)! Дамы качали головой, мужчины ее теряли. Кроме того, чета Шеврезов не пропускала ни одного бала, неизменно поражая присутствующих великолепием нарядов. После одного из балов герцогиня и родила в апартаментах Холланда дочь Анну-Марию, восприемником которой стал Джордж де Вильерс, герцог Бэкингем.

Людовик и Ришелье, проводившие лето в Фонтенбло, исправно получали донесения из Англии от посла Сильера и епископа Мандского, родственника кардинала. Тон писем Сильера был озабоченным: «Бэкингем — наш злейший враг», писал он открыто. Епископ был удручен другим: «Мне стыдно за бесстыдство госпожи де Шеврез и слабость ее мужа, — сокрушался прелат. — Складывается такое впечатление, что француженки явились насаждать здесь бордели, а не католическую веру».

Заключение английского брака далось Франции нелегко: Папа Урбан VIII отказывался дать разрешение на союз католической принцессы с еретиком. Пришлось бросить против него «тяжелую артиллерию» в лице непобедимого Пьера де Берюля. Папа дал свое согласие, но при условии, что Генриетта станет своего рода миссионеркой в стане заблудших овец. Англичане скривились при виде нескольких десятков священников, сопровождавших королеву-«папистку», и вот теперь миссия Генриетты рисковала окончательно провалиться.

Несмотря на всю серьезность положения, Людовик не смог отказать себе в удовольствии ознакомить с содержанием некоторых депеш Анну Австрийскую. После амьенского приключения от королевы осталась бледная тень. Не обманываясь относительно того, что ее ждет, она явилась в Фонтенбло на расправу, и та не замедлила последовать. Поначалу король объяснялся с ней только письменно, требуя в каждом новом послании отказаться от услуг кого-либо из ее приближенных: первыми были отосланы не оправдавшие доверия Лапорт и Пютанж, затем и некоторые другие, присутствовавшие при свидании на берегу Соммы. Осмелев от отчаяния, Анна попросила предъявить ей сразу весь список лиц, которые скомпрометировали себя тем, что находились у нее в услужении. Это несколько отрезвило короля. Он возобновил личные встречи с супругой, хотя по-прежнему был с нею холоден и высокомерен.

— Я полагаю, вам будет любопытно узнать, сударыня, — громко заявил Людовик, когда Анна явилась на его зов, — что ваша дорогая подруга, герцогиня де Шеврез, благополучно разрешилась от бремени и теперь весело проводит время с милордом Бэкингемом.

Анна стояла потупившись, но ни один мускул не дрогнул в ее лице.

— Льщу себя надеждой, — продолжал король с нарастающим раздражением, — что хотя бы теперь вы поняли, что поступили неразумно, не вняв моему совету и не удалив от себя эту женщину, благодаря которой уже и по ту сторону Ла-Манша все уверены в доступности французских дам!