Выкрикнув эти слова голосом, в котором звенели слезы, Гастон вышел, громко хлопнув дверью.

— Нет, это уже переходит все границы! — Людовик яростно мерил шагами кабинет, взмахивая руками. У стола, опершись на него рукой, стоял Ришелье. — Мой брат замышляет убийство! Нет, каково?

— Я бы не стал принимать это столь близко к сердцу, сир, — мягко заговорил кардинал, когда король повернулся к нему и замер в картинной позе. — Ваш брат еще слишком молод, горяч, резок, но я уверен, что его опрометчивые слова не перейдут в непоправимые поступки. Я поговорил с ним, и…

— Что? — брови Людовика поползли вверх от изумления. — Вы говорили с ним? Когда? И почему я об этом ничего не знаю?

Ришелье замялся.

— Видите ли, ваше величество, мне не хотелось предавать огласке столь незначительное происшествие. Недели три тому назад я узнал от верного человека, что его высочество намерен посетить меня во Флери и там… ну, в общем, сопровождающие его дворяне затеют драку, в которой я случайно окажусь убит, — кардинал улыбнулся и сделал жест рукой, как бы показывающий всю нелепость подобной истории. — Я позволил себе приехать в Фонтенбло и поговорить с его высочеством, прочитав ему… что-то вроде проповеди о том, что греховные мысли порой способны навредить нашей душе не меньше, чем дурные поступки….

— Так. — Король взял со стола колокольчик и позвонил. — Передайте его высочеству, что я немедленно хочу его видеть, — сказал он вошедшему слуге. Тот поклонился и вышел.

— Сир, — заторопился Ришелье, — я уверен, что принц внял моим словам, иначе как объяснить, что… что я теперь стою перед вами?.. Дело в том, — стал он объяснять в ответ на очередной удивленный взгляд короля, — что тот же верный мне человек сообщил о плане похитить меня по дороге из Флери в Фонтенбло, якобы предложенном вашим братом, Сезаром де Вандомом. И я уверен, что именно вмешательству его высочества…

— А как тогда вы объясните вот это? — король схватил распечатанное письмо, лежавшее на столе, и помахал им перед лицом кардинала. — Господин д’Аленкур, губернатор Лиона, сообщает мне, что к нему прибыл некий гонец из Парижа с просьбой укрыть у себя герцога Анжуйского, когда тот будет вынужден бежать, убив вас!

Наступила пауза. За окном звонко чирикали воробьи, прыгая по крыше беседки и словно говоря, как чудесно жить.

— Ваше величество, позвольте мне удалиться, — глухо сказал Ришелье.

— Нет, останьтесь, — возразил король. Однако, увидев, что кардинал посерел и еле держится на ногах, а на лбу его выступили бисеринки пота, поспешно добавил: — Впрочем, ступайте. Я распоряжусь прислать вам охрану. Ваша жизнь слишком дорога государству, чтобы ею рисковать.

Нетвердо ступая, Ришелье направился к выходу, столкнувшись в дверях со входившим Гастоном. Бурная сцена, развернувшаяся между двумя братьями, прошла без его участия. Припертый к стене, Гастон во всем повинился, сказав, что это д’Орнано требовал освободить его, пригрозив кардиналу. Людовик сурово отчитал брата и велел ему подписать обязательство верно служить королю и не плести заговоров против его власти. Исполнив это, несостоявшийся заговорщик выбежал из дворца и до ночи пропадал где-то в лесах, доводя до изнеможения коня, своих спутников и себя самого.

А кардинал, с трудом добравшись до дома, написал королю письмо с просьбой об отставке и слег. Пока врачи пускали ему кровь и накладывали компрессы, во Флери прибыли шестьдесят гвардейцев, посланные Людовиком охранять драгоценную жизнь его министра. Сам король, никого заранее не предупредив, неожиданно выехал в Блуа, велев явиться туда же своим сводным братьям Вандомам.

Несмотря на тревожные письма герцогини де Шеврез, испещренные восклицательными знаками, Сезар де Вандом, губернатор Бретани, и его брат Александр, Великий Приор, исполнили волю короля. Тот очень тепло их принял, заявив, что сгорал от нетерпения их увидеть. Через два дня Людовик вновь встал среди ночи и послал дю Алье арестовать своих братьев и препроводить их в Амбуаз, а оттуда в Венсенский замок, чтобы составить компанию д’Орнано.

Поскольку Бретань осталась без губернатора, необходимо было срочно заполнить вакансию. Не уведомив ни королеву-мать, ни кардинала, Людовик в конце июня отплыл по Луаре в Нант, велев двору следовать за ним. Гастона он не отпускал от себя ни на шаг и даже спал с ним в одной постели. Перед отъездом он отправил Ришелье письмо:

«Благодарение Господу, дела пошли на лад, как только Вы ими занялись. Я полностью Вам доверяю и не смог бы найти никого, кто служил бы мне лучше Вас. Прошу Вас не удаляться от дел, иначе они пойдут прахом. Я вижу, что Вы ничего не щадите на службе королю, и что многие вельможи держат на Вас зло, ревнуя ко мне; будьте покойны: я стану защищать Вас от кого бы то ни было и никогда не покину. Королева-мать обещает Вам то же».

Свежий ветерок надувал паруса, и весла убрали. Мимо проплывали зеленые берега с плакучими ивами, порой обрывистые, порой пологие, с песчаными отмелями. Белые домики смотрелись в водное зеркало, любуясь собой; время от времени старый полуразрушенный замок появлялся на холме, выглядывая между деревьев, и хмуро провожал взглядом узких бойниц королевские галеры.

Анри де Талейран, граф де Шале, стоял у бортика и смотрел на берег. Плаванье продолжалось всего второй день и еще не успело прискучить. Солнце играло лучами, то пуская «зайчики», то прячась за легкое облачко, и следить за этим было так хорошо, что и думать ни о чем не хотелось. Когда тебе двадцать шесть, ты молод, красив и любим, жизнь кажется копилкой наслаждений и удивительных приключений, приготовленных судьбой для тебя.

Кто-то хлопнул его сзади по плечу. Шале обернулся и увидел Лувиньи, своего закадычного друга. Было видно, что на него-то река не подействовала расслабляюще и что он жаждет действия.

— Завтра мы будем в Сомюре, там я дерусь, — начал он без предисловий. — Будешь моим секундантом?

— Конечно! — воскликнул Шале. — А с кем дуэль?

— Я дерусь с Кандалем, старшим сыном герцога д’Эпернона. Есть у меня с ним кое-какие счеты. Ну, а с ним будет Бутвиль.

— Бутвиль? — Шале смешался. — Что же ты сразу не сказал… Знаешь, я ему кое-чем обязан… Долг чести… Короче, с ним я драться не могу.

— Ты отказываешься? — Лувиньи посмотрел на него так, будто увидел впервые в жизни. Шале стоило большого труда настоять на своем:

— Ты знаешь, что я не трус и готов драться. Но не с Бутвилем. Пока.

— Понимаю, — насмешливо протянул Лувиньи, вскинув голову и сощурив глаза, — понимаю: вы хотите порвать со мной дружбу? Терпение: я переменю и друзей, и партию.

Он резко повернулся и ушел. Шале окликнул его пару раз и даже шагнул за ним следом, но потом пожал плечами и вернулся на место. Сначала на душе у него было скверно, но потом яркие блики и ласточки, сновавшие над водой, прогнали дурное предчувствие.

Третьего июля король прибыл в Нант. Ему салютовали пушки, затем на палубу королевской галеры перебросили мостки, ведущие к одним из ворот замка Анны Бретонской. Людовик, Гастон и их приближенные поселились в Малом дворце, остальные придворные разместились в городе.