Поют и джазовые стандарты, и шлягеры из репертуара мальчуковых групп, но всех кандидатов объединяет одно: хреновое пение. То есть хреновое по-разному и до разной степени, но хоть что-то хреновое есть в каждом исполнении. К моему огромному удивлению, пока что лучшим оказался пацан, с которым мы вместе обедали, Итэн, номер 19, он выбрал песню из какого-то мюзикла под названием «Вессеннее пробуждение». Вот этот может отжечь.

– Он мог бы тебя сыграть, – говорит Джейн. – Если отрастит волосы и наберется негатива.

– У меня нет негатива…

– Так говорят те, кто полон негатива, – улыбается Джейн.

В течение следующих двух часов я вижу пару потенциальных кандидаток на роль Джейни. Номер 24 спела до странного неплохую слащаво-прилипчивую версию песни из мюзикла «Парни и куколки», а другая претендентка, номер 43, с прямыми осветленными волосами с голубыми прядями, выбрала «У Мэри был ягненок». И такое несоответствие детской песенки и мелированных волос показалась мне весьма в стиле Джейн.

– Я за нее, – объявляет Джейн уже на втором повторе имени «Мэри».

Последний кандидат – миниатюрное большеглазое создание по имени Хейзел – поет песню из мюзикла «Богема». Когда она заканчивает, Тайни выбегает на сцену, всех благодарит, говорит, что это было просто блестяще, и как нереально трудно будет выбрать, и что фамилии приглашенных на второй раунд будут вывешены послезавтра. Все разбредаются, проходя мимо нас, и наконец к нам понуро пробирается сам Тайни.

– Ты прямо создан для этой работы, – подытоживаю я.

Он театрально машет рукой: мол, все это пустое.

– Мы тут не много будущих звезд Бродвея увидели, – констатирует Тайни.

Тут подает голос Гэри:

– Мне понравились номера шесть, девятнадцать, тридцать один и сорок два. А остальные… ну, так. – Потом он прижимает руку к груди и начинает петь: – Где-то над радугой, там, в вышине, поют наши школьники, и сдохнуть хочется мне.

– Боже ж мой, – говорю я, – да ты профи. Как Паваротти.

– Если не считать того, что у Гэри баритон, а не тенор, – уточняет Джейн, видимо, ее претенциозность простирается даже на мир оперы.

Тайни воодушевленно щелкает пальцами и показывает на Гэри:

– Ты! Ты! Ты! На роль Калеба. Поздравляю.

– Ты хочешь, чтобы я сыграл собственного, хотя и отлитературенного, бывшего? – отвечает Гэри. – Не пойдет.

– Ну, тогда Фил Рейсон! Мне все равно. Решай сам. Боже, да ты лучше их всех поешь.

– Да! – подтверждаю я. – Я тебя выбираю.

– Но тогда мне с девчонкой придется целоваться, – кривится Гэри. – Фу.

Я не припомню, чтобы мой персонаж каких-то девчонок целовал, так что требую объяснения у Тайни.

– Я там переписал кое-что, – по-хозяйски отвечает он, после чего еще немного льстит Гэри, и в итоге тот берет мою роль, и я, честно говоря, согласен. Когда мы идем по проходу к выходу, намереваясь посетить столовую, Гэри поворачивается ко мне, склоняет голову набок, смотрит, сощурившись.

– Каково это – быть Уиллом Грейсоном? Я должен понять, каково это изнутри. – Он смеется, но в то же время вроде как ждет ответа. Я всегда считал, что быть Уиллом Грейсоном – это то же самое, что быть мной, но, очевидно, нет. Другой Уилл Грейсон тоже Уилл Грейсон, а теперь им становится еще и Гэри.

– Я просто стараюсь помалкивать и ни из-за кого не париться, – отвечаю я.

– Какие вдохновляющие слова, – говорит Гэри с улыбкой. – Я возьму за основу характеристики валунов с берега озера: молчаливые, апатичные и – с учетом того, что они совсем не двигаются, – на удивление рельефные.

Все хохочут, за исключением Тайни, который набирает эсэмэску. Когда мы выходим в коридор, я замечаю у стэнда с трофеями Уайлдкитов Итэна с рюкзаком на спине и подхожу к нему.

– Ты сегодня неплохо выступил.

– Надеюсь, я не слишком классно выгляжу, чтобы тебя сыграть, – с улыбкой говорит он. Я улыбаюсь в ответ, хотя он на вид какой-то серьезный. – Ну что, увидимся в пятницу у Клинта? – добавляет Итэн.

– Ага, возможно, – киваю я.

Он поправляет лямку рюкзака, тоже кивает и уходит.

У меня за спиной раздается страдальческий голос Тайни:

– Кто-нибудь, скажите мне, что все будет хорошо!

– Все будет хорошо, – обещает Джейн. – Средненьких актеров преобразит отличный сценарий.

Тайни глубоко вдыхает, потом трясет головой, избавляясь от какой-то мысли, и говорит:

– Ты права, вместе они будут круче, чем сумма их частей. На прослушивание для моей пьесы пришло пятьдесят пять человек! И прическа у меня сегодня отличная! И четверку по английскому получил! – У него пищит телефон. – И только что пришла эсэмэска от моего нового любимого Уилла Грейсона. Джейн, ты совершенно права: все складывается в пользу Тайни.

это начинается, когда я возвращаюсь домой из чикаго. у меня в телефоне уже двадцать семь эсэмэсок от тайни. а у него – двадцать семь эсэмэсок от меня. почти всю поездку я был занят этим. а остальное время думал о том, что буду делать, как только окажусь дома. несуществование айзека – громадная тяжесть, и поэтому мне надо избавиться от прочего груза, чтобы меня не вдавило в землю. мне уже плевать. хотя я и раньше не считал, что мне не плевать. но то было на любительском уровне. а теперь полная свобода, на все плевать, и ничто меня не остановит.

мама ждет меня на кухне, попивая чай и листая тупой глянцевый журнальчик, в котором богатые знаменитости выставляют напоказ свои домищи. когда я вхожу, она поднимает взгляд.

мама: как чикаго?

я: слушай, мам, я – гей, и будет лучше, если ты сейчас отпсихуешься и все, потому что нам, конечно, еще долго жить с этим, но чем быстрее ты покончишь со страданиями на эту тему, тем лучше.

мама: со страданиями?

я: ну да, помолишься о спасении моей души, проклянешь за то, что у тебя не будет внуков, а у меня – женушки, расскажешь, как ты разочарована.

мама: ты правда от меня этого ждешь?

я: ну, ты имеешь на это право, наверное. но если хочешь этот шаг пропустить, я не против.

мама: хочу пропустить.

я: серьезно?

мама: серьезно.

я: вау. то есть круто.

мама: но на секунду-другую удивиться можно?

я: конечно. я понимаю, что ты не такого ответа ждала, когда спрашивала, как чикаго.

мама: да, не такого, это точно.

я смотрю ей в лицо, желая понять, не сдерживает ли она свою реакцию, но кажется, что нет. а это довольно-таки поразительно, с учетом всех обстоятельств.

я: что, скажешь, что все время это знала?