«Сосредоточься, – говорю я себе. – Отгородись от всего этого. Не думай об этом». Я знаю, почему мне так страшно. Это слишком похоже на то, что я видела в гараже своего мужа. Вплоть до запаха. Прошлое напоминает о себе, и мне хочется просто удрать отсюда.

Но я не могу.

– Гвен, – говорит Сэм, на этот раз не пытаясь соблюдать тишину. Обернувшись, я вижу, что он стоит, склонившись над грудой тряпья. Иду туда.

На расстоянии шага на меня обрушивается запах разложения, куда более сильный, чем прежде, и я понимаю, что это такое, прежде чем успеваю разглядеть в тусклом свете.

Тело пролежало здесь долгое время – достаточно долгое, чтобы падальщики вдоволь потрудились над ним, а потом оно наполовину превратилось в скелет. Оставшаяся на трупе кожа – я полагаю, это тот же самый человек, которого мы видели на записи, – стала тонкой и сухой, словно вощеная бумага, и опарыши давно уже оставили труп в покое. Оболочки их коконов валяются вокруг, словно рассыпанный рис.

– Как долго… – Мой голос дрожит, и я умолкаю. Сэм смотрит на меня.

– Сейчас холодно, но, когда его убили, вероятно, было еще тепло. Так что, скорее всего, пара месяцев. – Сэм несколько секунд молчит, склонив голову, потом выпрямляется. – Осмотрись вокруг. Если здесь есть что-нибудь еще…

Стараюсь не обращать внимания на труп, но это сложно. Я постоянно ощущаю его, словно его мертвые пустые глазницы неотрывно следят за мной.

Остальную площадь этой части склада занимает груда старых рабочих столов, в которых не обнаруживается ничего, кроме крысиного помета и стопки покоробившихся от старости квитанций двадцатилетней давности, вероятно не представляющих никакого интереса. Но в дальней части помещения находится офис, и пока Сэм проверяет свою часть склада, я направляюсь туда. В офис ведет металлическая дверь с широкой стеклянной панелью, усиленной проволочной сеткой; стекло покрыто царапинами и трещинами, однако все еще держится в раме. Я дергаю за ручку двери.

Заперто. Однако замок выглядит старым, ровесником самой двери, и несколько сильных пинков заставляют его открыться. Нижняя петля отваливается, и дверь пьяно перекашивается, скребя краем по полу.

Кто-то использовал это место для своих дел. В нем по-прежнему царят запустение и пыль, пауки оплели паутиной каталожные шкафчики у дальней стены, но старомодный стол, стоящий в другом конце офиса – тяжелый и функциональный, какие делали после Второй мировой войны, – выглядит относительно чистым. На грязном полу остались смазанные следы, однако никаких различимых отпечатков подошв.

На одном углу лежит стопка бумаги – простой белой бумаги для ксерокса, без водяных знаков и надписей. Я пробую применить трюк, который вычитала из старых книжек о девочке-сыщике Нэнси Дрю: набираю горстку мелкой пыли, посыпаю ею верхний лист, потом осторожно стряхиваю, чтобы проверить, не удастся ли мне обнаружить какие-нибудь скрытые вдавлины.

Ничего.

Начинаю выдвигать открытые ящики. Вспугиваю нескольких пауков и сама пугаюсь их, однако эти восьминогие хищники – последнее, чего мне пристало бояться сейчас.

В предпоследнем ящике нахожу мужской бумажник – хорошо потертый, изогнутый по форме чьей-то ягодицы от долгого ношения в заднем кармане. Осторожно открываю его. Пауков в нем нет, но в заднем отделении я вижу небольшую пачку банкнот, довольно толстую – минимум две или три сотни. Я не пересчитываю их. Смотрю на водительское удостоверение, вставленное в прозрачное пластиковое окошечко с левой стороны бумажника. Это права, выданные в Луизиане на имя человека по имени Родни Сойер. Я фотографирую мобильником адрес на удостоверении – это в Новом Орлеане. За лицензией обнаруживаются пластиковые прямоугольнички, обычные для современного человека: дебетовые и кредитные карточки, пара карт постоянного покупателя из супермаркетов и сетевых магазинов.

В правой части бумажника хранится фотография пухлой веселой блондинки, обнимающей двух милых малышей. На обратной стороне неуклюжим детским почерком написано: «Папе с любовью от мамы, Кэт и Бенни». У меня перехватывает дыхание от боли в груди. Знает ли эта милая, радостная женщина о том, что он мертв? А быть может, он просто бесследно исчез одним солнечным летним днем? Спрашивают ли у нее дети, когда же папа вернется домой?

Вставляю карточку на место и продолжаю осмотр. Нахожу маленькую пачку визиток, на которых стоит имя Родни Сойера; еще на карточках густым черным цветом вытиснена звезда – похожая на эмблему официальных органов охраны правопорядка.

Он не коп. Он частный детектив. Я беру одну из визиток и прячу к себе в карман.

Больше в бумажнике не обнаруживается ничего полезного. Если у Родни и был блокнот, диктофон или что-нибудь в этом роде, они прихватили это с собой. А здесь просто бросили то, что больше не представляло для них интереса. Включая самого Родни.

– Гвен? – тихо спрашивает от двери Сэм. Я киваю, роняю бумажник обратно в ящик, закрываю его и ухожу.

Мы проходим мимо трупа, через внешнее помещение и выходим из боковой двери под затянутое тучами послеполуденное небо, которое сейчас кажется мне самым прекрасным и лучезарным зрелищем в моей жизни. Меня подташнивает, я хватаю ртом воздух. Адреналина в крови столько, что он действует как отрава, и теперь, когда я вышла из этого жуткого склада, меня всю трясет.

Люстиг ждет нас у ограждения. Я осознаю́, что все еще держу пистолет в руках, и прячу оружие в кобуру. Люстиг придерживает цепь, пока мы выбираемся наружу, потом осторожно сцепляет ее снова канцелярскими скрепками.

Мы рассказываем ему о своих находках. После нас на складе остались лишь отпечатки подошв, и по ним видно, что они совершенно свежие, оставленные много времени спустя после спектакля ужасов, развернувшегося в этом месте. Мы возвращаемся к машине – по счастью, она осталась цела, не считая того, то кто-то отжал замок и выдрал радиоприемник из приборной панели. Потом мы едем через полгорода к таксофону, с которого я звоню, чтобы сообщить о найденном трупе.

– Спасибо, – говорит Люстиг, когда я вешаю трубку. – А теперь позвоните мне.

Он диктует мне номер, и я трачу еще горстку мелочи на этот звонок. Оставляю ему то же самое сообщение и говорю ему, что эта находка связана со свежим расследованием ФБР. Повесив трубку, я вопросительно смотрю на него, и он поднимает вверх большой палец. Поскольку его телефон все еще выключен, у него нет никакой привязки к этой точке. Теперь он может сделать вид, что просто принял анонимное сообщение.

Вернувшись в машину и направляясь обратно в кофейню, я начинаю понимать, что мне немного лучше. Мне уже не так холодно, нервная дрожь унялась. Я знаю, что мне будет сниться жуткое безмолвие этого места, которое так легко спутать с мирной тишиной. К вечеру полиция оцепит все пластиковой лентой, на месте преступления будет работать следственная бригада, а Майк Люстиг предоставит причину, по которой расследование должен вести местный отдел ФБР. Может быть, они выяснят, кому принадлежит этот склад, однако я сомневаюсь, что этот след приведет их к чему-то значительному. Владелец этого места – не «Авессалом». Вероятно, группа вообще никак не связана с этим складом – они просто воспользовались им в отсутствие хозяев. Корпорации редко проверяют свои заброшенные здания. Если б кто-то провел проверку, то заметил бы свежие знаки, новое ограждение и засовы и предположил бы, что кто-то другой из компании уже озаботился сохранностью склада. Бюрократия в действии.