Светлана Борисовна также неспешно налила кипяток, размешала сахар, и только потом повернулась к Миле.

— Мила, тебе сколько лет?

— Двадцать пять, а что? — удивилась она.

— А мне шестьдесят два. Какая я тебе Света?

Бледные щечки девушки залил румянец. Румянец смущения, надо полагать… Но если быть справедливой, то злости. На себя, на нее, старую каргу и на дурака-босса.

— Так ведь все вас так называют…

— Все да не все, Милочка. А только те, кому я это позволяю. Тебе, например, не позволяла мне «тыкать». Я вот могу сказать тебе «ты», хотя бы потому, что значительно старше и опытней, а ты, милочка, пока подобной привилегией не обладаешь. Уж извини.

В ответ Мила уставилась в экран компьютера и насупилась. Светлана Борисовна поставила чашку на тумбочку и бесшумно вышла.

Главный, значит, вызывает. Интересно. С чего бы это? Она даже не была уверена, что Колобок знает о ее существовании. Оказывается, хоть какое-то понятие, да имеет. И даже не прочь ее увидеть. Какая честь! Она шутливо поклонилась собственному отражению. Перебинтованная рука. Рассеченный лоб. Разбитая губа, на которую пришлось наложить несколько швов. И лиловый синяк под глазом. Хороша, нечего сказать!

Но почему-то Светлане Борисовне было сегодня весело и легко. Как просто это, ничего и никого не боятся, ничего и никого не любить. Как просто сказать «нет», если ты действительно хочешь сказать «нет». Что же это такое?

Это свобода, Светка, — насмешливо прошептал ей Павел Петрович. — Полная и безоговорочная свобода. Дышать. Жить и наслаждаться жизнью. Делать то, что хочешь и плевать на окружающих. Почему ж ты раньше этого не знала, а?

— Потому что любила тебя, Паша. И болела тобой.

— Фу, как высокопарно! — сморщился голос. — А сейчас, получается, уже не любишь?

— Не люблю.

— Почему?

— Потому, что я научилась любить себя.

— Не слишком ли поздно?

Вопросец-то с подвохом. Она даже остановилась, притоптывая отечной ногой на месте. Не слишком ли поздно? В шестьдесят два? И рассмеялась — в самый раз.

— Вам чего? — спросила секретарша Ниночка. Сегодня она билась над пасьянсом «Паук» третьей сложности. — Вас что, вызывали?

— Меня попросили зайти, — Светлана Борисовна сделала шаг по направлению к дивану. — Мне подождать, или сразу доложите?

Доложила.

Жаль, что так быстро: давненько Светлана Борисовна не сидела на таком удобном диване. Кожа мягонькая, как кошачья лапка, чуть-чуть поскрипывает и чуть-чуть пахнет деньгами. Также, как пахло то дорогое портмоне, которое она нашла лестнице. Принесла в дирекцию. А ее обвинили в краже. Столько времени прошло, а она помнит тот пряный кожаный дух.

Колобок снисходительно указал на жесткий стул, но Светлана Борисовна проигнорировала: выбрала другой, с мягкой податливой спинкой. Поясница у нее не казенная, любит комфорт, как выяснилось совсем недавно. Колобок стерпел, лишь поморщился.

Ну? Я пришла! Время пошло.

И она шумно высморкалась в большой клетчатый платок. Колобок стерпел и в этот раз. Воцарилась тишина.

— Сколько вы у нас работаете, Светлана Борисовна? — спросил начальник.

— Не помню. Вы в отделе кадров посмотрите, там точно знают, — безмятежно отозвалась она. — Лепнина у вас богатая. И купидоны тоже. Это ведь купидоны?

Колобок тупо посмотрел на потолок.

— Амуры.

— А-а… Но лепнина все равно богатая. Нигде такой не видела.

— Итальянская.

— А-а… Я думала — французская.

— Французы плохо делают.

— А-а… Вам виднее.

И снова пауза, тягучая, словно цветочный мед. Некстати вспомнилась любимая Пашина поговорка: "Все пчелы приносили в улей сладкий и вкусный мед, и только одна, вредная и противная, деготь". Не она ли та самая пчела, вредная и противная? Колобок неслучайно напрягся, не зная, как приступить к теме разговора. Лично ей торопиться совершенно некуда. До вечера Светлана Борисовна совершенно свободна.

— Я вот зачем попросил вас прийти, — нерешительно начал Колобок. — До меня дошли слухи, что вы собираетесь принять участие в сегодняшнем реалити-шоу.

Светлана Борисовна удивленно посмотрела на него, но не ответила.

— Для нашего канала подобное развитие выглядело бы крайне нежелательно. До меня дошли слухи о ваших… м-м-м… разногласиях с некоторыми нашими гостями. Люди они вспыльчивые, нервные, импульсивные, вполне возможно, что они вас и обидели… Со стороны канала я готов загладить причиненное вам неудобство. Что вы делаете, Светлана Борисовна?

— Разве не видите? Снимаю повязку… Отталкивающее зрелище, не так ли? А всего лишь кипяток. Но рубцы останутся, теперь уже навсегда. Впрочем, как и шрам на лбу, на губах… Как вы это назвали? Неудобство? Трогательное обозначение сложившейся ситуации. И ведь заметьте, в суд подать на них я не могу. Кто будет слушать старуху, которая, не исключено, что выжила из ума?! Ведь Маша Потутина помогает детскому дому, и детишки ее просто обожают. Филипп Бредосович также неоднократно замечен в слезливой благотворительности. Такие люди просто не могли избить старую беззащитную женщину.

Так их, Светка, так их, мать твою!

Свидетелей не было, так что вы можете быть совершенно спокойны относительно слухов. Я ничего не стану предпринимать. И никого и ни в чем не буду обвинять. Господь им судья.

Вздох облегчения. Подмышками два влажных пятна. Неужели для него это действительно так важно?

— Спасибо вам, Светлана Борисовна. Я в вас не ошибся. Да, кстати… В конце месяца у нас премия. Я распоряжусь, чтобы вам ее выписали.

— Распорядитесь. Премия никому еще не вредила.

Я никого и ни в чем не стану обвинять. И ведь ни слова не соврала. За нее это сделает Эдик, у которого свои счеты.

Я ничего не стану предпринимать. Когда женщина отвечала за свои слова и поступки? Тем более такая старая и обиженная?

Господь им судья. Так приятно иногда почувствовать себя карающей рукой… А лепнина действительно богатая. И не амуры это, а купидоны. Уж она-то в искусстве разбирается.

* * *

— Мазурик, ты сошел с ума!

— Почему? — Семен Петрович вытащил зубную щетку изо рта и посмотрел в зеркало. Позади него стояла растрепанная супруга в туго перетянутом халате.

— Ты уволился! — удивительно, сколько эмоций можно вложить в одно восклицание.

— Допустим, я уволился. И что? — Мазурик снова приступил к процессу чистки зубов.

— Как это что?! В твоем возрасте!

— Причем тут мой возраст?

— При том, то ты не сможешь найти такую работу!