Роузи зажала рот рукой. Она кликнула на статью и изучила содержание, уместившееся в одном абзаце. На него напали на выходе из тренажерного зала. Украли кошелек и телефон, и даже спортивную сумку. Он скончался от полученных травм во время нападения.

Последняя фраза поразила Роузи до глубины души.

У любимого доктора остались жена и двое маленьких детей.

22

Лора. Тринадцатый сеанс.

Два месяца назад. Нью-Йорк

Доктор Броуди: Изменения начинаются, когда понимаешь свои слабые стороны. Когда осознаешь, что что-то идет не так, даже если тебя непреодолимо тянет к этому.

Лора: Ты хотел сказать — «к ним», так ведь? К мужчинам, которых я любила? Начиная с Митча Адлера.

Доктор Броуди: Подумай о том, что он просил тебя делать, как относился к тебе. Это был вопрос власти, а ты постоянно вручала ему все полномочия. Не видела, что он ненасытен. И никогда не собирался дать тебе то, что ты хотела.

Лора: Но мне казалось, что даст.

Доктор Броуди: Потому что он подпитывал твои чувства настолько, чтобы заставить тебя верить ему. И когда он делал это, ты чувствовала себя сильной. Ты говорила, что это дурманило, как наркотик. Ты видишь, как работает данная модель?

Лора: А что сейчас, Кевин? Не совершаю ли я прежней ошибки?

Доктор Броуди: Нам нужно быть осторожными, Лора. Границы начинают размываться.

23

Лора. Ночь накануне. Четверг, 11.00 ночи.

Бренстон, Коннектикут

— Прекрати! — Не помню, чтобы подобное слово прежде слетало с моего языка.

Мы лежим на черном кожаном диване, пропахшим виски, тесно прижавшись друг к другу, проделывая опасное путешествие из незнакомцев во влюбленных.

Я отталкиваю его и сажусь. Пытаюсь причесаться пятерней, но пальцы запутываются в клубке волос.

— Что-то не так? — спрашивает он.

— Я не должна была приходить сюда.

Теперь и Джонатан сел рядом со мной. Он думает, что понимает, в чем дело, поэтому тянется к стаканам на полу.

— О’кей, — говорит он. — Держи… — И протягивает мне выпивку. Я делаю глоток.

— Мне не стоило публиковать о себе те вещи.

— Какие такие вещи? — Он начал нервничать.

— Просто… всего. И фотографий. А сегодня вечером я не должна была надевать это платье и шпильки. Я никогда не пользуюсь красной помадой.

— Но тебе все очень идет. Не совсем понимаю, к чему ты ведешь, хотя догадываюсь, что ты не всегда так выглядишь. Наряженная, накрашенная. Я был женат шесть лет, — говорит он.

Это заставило меня взглянуть на Джонатана.

— А как насчет тебя самого? Что ты скрываешь? — допытываюсь я.

Он пожимает плечами и расплывается в улыбке, которая меня в нем привлекает:

— У меня выбор небольшой. Побрился. Надел нарядную рубашку.

— Я говорила не об этом.

— Понятно.

Он поднимается, идет на кухню и забирает ключи с пустой столешницы.

— Пойдем, — говорит он. — Провожу тебя до машины. Не хочу, чтобы ты была здесь, если тебе тут некомфортно.

Я не двигаюсь с места. Мне не хочется уходить.

Роузи никогда меня не понимала. Слышу один и тот же разговор, снова и снова. Тот самый, в котором сестра говорит мне, что не стоит все осложнять. Вы идете на свидание. Говорите о пустяках. Снова встречаетесь. Говорите чуть больше. Понемногу ты словно погружаешься в воду, убедившись, что она не слишком горячая, но и не чересчур холодная, что там неглубоко или не очень грязно.

Нет ничего, что бы не обнаружилось со временем, говорила она.

Как же она ошибалась.

В тот день, когда Дик покинул нас, он заходил к нам с Роузи попрощаться. Вначале он заглянул ко мне и торчал в дверях, я сидела на кровати.

Мама сказала вам, что я переезжаю?

Я кивнула. Мама сообщила об этом сквозь слезы. В отчаянии, которое не могли усмирить объятия двух пар детских ручек, а она все так и стояла в коридоре у сложенных чемоданов.

Будем видеться на выходных.

Я снова кивнула. Я знала, что это ложь. Он просто не мог быстро уйти.

Затем папаша отправился к Роузи. Я слышала, как он стучит в дверь, открывает ее и захлопывает. Я сразу сбежала из собственной спальни и прижалась ухом к полой деревянной панели. Роузи плакала, а он успокаивал ее, баюкал, как грудничка. Шшшш. Дик говорил про выходные и что все к лучшему.

Тут Роузи заорала на него. Я не могла поверить собственным ушам. Ласковая, послушная Роузи — и орет на Дика.

Зачем тебе нужно жить с той теткой?

Он открыл свой дурацкий рот и бестолково оправдался глупыми фразами.

Потому что я люблю ее. Однажды ты сама в кого-нибудь влюбишься и все поймешь.

Тупой, эгоистичный Дик. Роузи снова заплакала. Дик опять произнес шшш. И затем совершенно неожиданно добавил:

Ваша мать не святая.

Роузи прекратила плакать. Едва заслышав шаги, я опрометью бросилась в свою каморку и закрыла дверь. Дик ушел, оставив Роузи лежать на кровати с красными глазами и зареванным лицом. Он прошел по коридору и спустился по лестнице. Роузи и я одновременно выскочили из своих спален. Обнявшись, мы стояли на лестничной клетке, слушая, как непутевый отец собирает вещи и навсегда покидает наш дом. И последнюю отчаянную мольбу нашей матери.

Не уходи… Не бросай нас!

Я знаю, что Роузи чувствовала то же самое, что и я, когда мы слышали нашу мать. Скрежет ногтей по доске.

Я никогда не спрашивала у Роузи, что имел в виду Дик, когда сказал, что наша мать не святая, как и она у меня. Мы давно выросли. И знаем мать всю нашу жизнь. И каких успехов добилось время в выявлении горькой истины? Открыло ли оно всю правду о наших отце и матери? Да и о каждом из нас?

Вот именно, что ничего.

— Мне не хочется уходить, — заявляю я.

Он устал от меня. Я вижу, как он напряжен и хочу все исправить. Я хочу покончить с этим.

Изменения начинаются с осознания.

Мне уже до лампочки, почему я испытываю такие чувства и насколько сломлена. Или как я порочна. Я не могу вернуться в мансарду Роузи и ждать звонка от мужчины, стоящего передо мной здесь и сейчас.

Я вспоминаю нашу последнюю встречу с Кевином. Вновь ощущаю, как его признание в любви проникает мне в душу, меняет клетку за клеткой моего тела. Как сжатые кулаки превращаются в нежные кисти, а на горизонте прежде беспокойного океана жизни появляется мирный берег. Тем вечером я как на крыльях летела в свою квартиру, теша себя надеждой, что мне суждено