Патриарх пытался повлиять на Василия IV, но ничего не добился. А полгода спустя Лжедмитрий вырос мрачным призраком у стен Москвы.

Да, в этом случае святителю не удалось добиться решения вопроса по его воле. Но ведь никто и не утверждает, что отношения Василия Шуйского и Гермогена имели вид полнейшей безоблачности. Такое вообще редко случается в делах большой политики. Нормой, думается, надо считать иное положение вещей: идет постоянный диалог между светской властью и духовной; духовная время от времени предлагает свои проекты решения неких чисто политических проблем за пределами вопросов вероисповедания; светская власть не обязательно принимает их (у нее могут на то быть резоны, неизвестные Церкви), но неизменно со вниманием прислушивается к голосу первоиерарха; иногда он отступает, а порой добивается своего.

Гермогену удавалось, даже имея позицию, диаметрально противоположную царской, получать от Василия IV положительное решение.

Такое произошло, например, в связи с осадой Троице-Сергиевой обители, чье зерно спасло москвичей от голода. В 1608 году войска тушинцев обложили монастырь, приступали к нему с боем, потом наладили плотную блокаду. Что такое Троица для Василия Шуйского? Мощная крепость неподалеку от Москвы, одна из многих. Что такое Троица для Гермогена? Средоточие величайших святынь, дом преподобного чудотворца Сергия. Разумеется, патриарх мыслит иными категориями и видит со своей горки лучше государя: отдать такую твердыню духа бандитствующим войскам Самозванца означает подрубить корни веры в душах русских людей. Более того — не совершить того, в чем Господь будет первым и сильнейшим помощником…

Государевы воеводы не могут да и не хотят, видимо, оказать монастырю действенную помощь. Им кажется, что сил едва хватает для защиты самой Москвы. Из обители в столицу тайно пробирается гонец от настоятеля Иоасафа: без воинской поддержки монастырь падет! Василий Шуйский обещает послать людей, но на практике не делает ничего, его слишком занимает положение дел под стенами столицы. Тот же келарь Авраамий Палицын идет с молением к братьям царя, однако и те оставляют его просьбу безответной. Тогда он бросается к патриарху. Гермоген созывает Освященный собор и от лица всего русского духовенства заявляет Василию IV с громом в голосе: «Аще, царю, взята будет обитель преподобнаго, то и весь предел Российский до Окиана моря погибнет; конечне же Москве теснота будет!» Это не объяснение, это требование. Притом требование, поданное публично, в исключительно неудобных для царя условиях. Василию IV жалко людей, у него каждый ратник на счету, но главе Церкви в таких обстоятельствах нельзя отказывать. Монарх все-таки отряжает 60 казаков во главе с атаманом Суханом Останковым и дает им 320 килограммов казенного пороха. Казаки отправляются 15 февраля 1609 года. Для истекающей кровью Москвы 60 бойцов — отнюдь не мелочь.

Летопись и документы времен Василия IV показывают, что государь постоянно приглашал патриарха для совместного обсуждения крупных дел, интересовался его мнением, поддерживал тот самый диалог, о коем говорилось выше.

Например, большой поход Василия Шуйского под Тулу (1607) начался с общего совета царя, патриарха и Боярской думы. Лишь посовещавшись «с патриархом Гермогеном и с боярами», Василий Иванович принял окончательное решение отпустить бывшую жену Лжедмитрия I Марину и ее отца Юрия Мнишка в Литву (июль 1608-го). Получив осенью 1609-го известие от Елизария Безобразова, гонца М.В. Скопина-Шуйского, о скором прибытии последнего на подмогу осажденной Москве, государь первым делом сообщил об этом патриарху; «патриарх же начал петь молебны и по всем церквям повелел петь молебны со звоном». Весной 1607 года Василий IV призвал на заседание Боярской думы Гермогена и весь Освященный собор для решения вопроса общегосударственной важности. Собравшиеся слушали доклад Поместного приказа («Поместной избы»), «что… переходом крестьян причинялись великиа кромолы, ябеды и насилия немосчным от сильных, чего-де при царе Иване Василиевиче не было, потому что крестьяне выход имели вольный; а царь Федор Иванович, по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр, выход крестьяном заказал и у кого колико тогда крестьян где было книги учинил, а и после от того началися многие вражды, кромолы и тяжи [суды]. Царь Борис Федорович, видя в народе волнение велие, те книги отставил и переход крестьяном дал, да не совсем, что судии не знали, како по тому суды вершити. И ныне чинятся в том великие разпри и насилиа, многим разорения, и убивства смертные, и многие разбои, и по путем граблениа содеяшася и содеваются». Итогом совещания стал ввод нового чрезвычайно важного документа — «Уложения о крестьянах и холопах»[39].

В итоге надобно оставить мнение С.Ф. Платонова о политической слабости Гермогена, ибо не находится ему сколько-нибудь серьезных подтверждений.

Многое в судьбе Гермогена связано с историей Василия Шуйского. Жизнь и деяния двух незаурядных личностей переплелись неразрывно. Однако помимо трудностей и печалей борющегося со Смутой царя у святителя хватало иных забот. Прежде всего, он, блистательный миссионер, получил ни с чем не сравнимые возможности развить духовное просвещение в Русской церкви.

Вся охранительная работа Гермогена, связанная с предотвращением политического краха, уступает, быть может, по практической пользе, его действиям в области просвещения. Тут он оказался в родной стихии. Тут всякий новый шаг приносил ему радость.

Не то что — писать грозные послания о врагах царя, изменниках и душегубах…

Кровавые повороты Смутного времени когда-нибудь исчерпаются, уйдет война, уйдет боль, зарастут шрамы на теле Русской цивилизации, а книги, созданные по воле Гермогена, останутся и еще послужат высокой культуре отечества.

Именно при нем появилось новое «превеликое» здание Печатного двора на Китай-городе, именно при нем на Печатном дворе работали блестящие книжники Анисим Радишевский, Иван Невежин и Аникита Фофанов, именно при нем печатникам установили новое оборудование[40]. В патриаршество Гермогена из стен Печатного двора вышли: «Минея общая», четыре месячные Минеи (с сентября по ноябрь и часть декабря), а также устав «Око церковное»[41]. Кроме того, печатники выпустили две книги, работа над которыми началась до патриаршества Гермогена, а при нем лишь была доведена до выхода тиража: богато украшенное напрестольное Евангелие 1606 года и Триодь постную 1607 года.