— А вот Кучума не видно, — говорил он в перерывах между очередной ложкой супа или ароматным кусочком зайца. — Видно, далеко. Очень далеко.

— Да уж, — подтвердил Иван. — Загбой говорил, что отсюда неделю на олене ехать. Я-то сам не был, не знаю. Да вон, Ульянка там была.

— Ну, раз была, значит, дорогу знает. Поведёшь меня туда? — с улыбкой попросил Сергей, обращаясь к девушке.

— Не знаю, — растерянно пожала плечиками Уля. — Тетушка приетет, он лучсе торогу кажет. А я что? Так только…

— Да ладно ты. Тоже мне нашлась скромница. Да лучше тебя нашу округу никто не знает! — похвалил Иван. — Проси её, Сергей, хорошо. Сводит тебя, хоть на край света.

Ченка пьяно закивала головой: так-так, она всё знает, только молчит.

— Вот ещё что, — доедая вторую чашку супа, проговорил Сергей. — Хочу на вашу Большую рыбу посмотреть.

Все вдруг за столом замолчали, испуганно посмотрели друг на друга. Иван, не разжевав мясо, остался с открытым ртом. Пелагия уронила на пол поварёшку. Ченка отставила бутыль с водкой. Уля потупила глаза в чашку.

— Что так, замолчали все? Или нельзя?

— Да почему же, можно. Только как её увидишь? Она ночью выходит из глубины, — совладав с собой, сказал Иван.

— И что, прямо в этом озере плавает?

— Да нет уж. Там, между озёрами, в протоке колья забиты, запор сделали, чтобы она в это озеро не прошла.

— Маненькая рыпа хоти, — Ченка размахнула руками шире плеч, — она нет. Хода нет. Тима так каварил делать. Деревья рупить, решётку ставить. Рыпу нато ловить кушать? А она не таёт, лодку прыгай. А решётку телай, Больсой рыпы польсе нет. Ченка сети ставит, не боится, людей кормит. Когда Чабджар пальсой змей в озере жил, никто на лодках не плавал. Она Ченку и Улю, — изрядно пьяненькая она ударила ладонью себя, потом дочь, — хотела кушай. Ченка мало-мало спаслась…

Пользуясь моментом выговориться, Ченка начала рассказывать, как её и маленькую крошку Улю едва не съела Большая рыба. Однако Иван перебил её:

— А, что там говорить! Подумаешь, чуть не утопила. А ты сразу костёр раздуваешь. Я так вот ещё ни разу не видел вашей рыбины. Так, байки раздуваете.

— Как то?! — Ченка вскочила на ноги. — А хто зубами ка-вари?

— А хрен его знает. Ну её к лешему, вашу рыбину, — отмахнулся Иван и взялся за бутылку. — Давай-ка, Серёга, лучше ещё по одной. Да я потом на гармошке поиграю. Что-то петь хочется.

— Да, и мне тоже. Может, Ваня, сыграешь «Коробочку»? — поддержала мужа Пелагия.

— А то! Конечно, сыграю. Вот, щас, опрокинем по крохе…

— Нет, постой, — остановил его Сергей. — Как это, рыба зубами чакает?

— Да, иногда по ночам по озеру звон такой стоит, как будто кто по наковальне молотом долбит. А они говорят, что это рыба зубами долбит, — равнодушно отмахнулся рукой Иван.

— А кто тогта бей так? — затопала ногами Ченка. — Это рыпа так телай, кушать хочет. Потом люти нет. Куда люти делись? Тута хоти, — махнула рукой в сторону озера. — Назат нет…

— Что она говорит? Люди пропадают?

— А-а-а, слушай ты её, — пробуя пальцами клавиши двухрядки, нехотя проговорил конюх. — Где ты трупы видела? — обратился к Ченке. — Нет трупов. Может, люди теряются там, в городе. Или по дороге.

— Отнако, каварю, рыпа кушай, — обиделась эвенкийка.

— А ты сама видела?

— Нет. Но слеты говори. До озера человек хоти, талыне слета нет! — все больше распалялась Ченка.

— А может, он дальше на коне уехал… — подзадоривал Иван. И уже к Сергею: — Не слушай ты её. Сейчас наговорит с пьяных глаз. Давай-ка лучше ещё по стопочке выпьем да спляшем аль споём.

Ченка тут же забыла разговор, схватила свою кружку, вперёд всех поднесла ко рту спиртное. Сергей тоже не стал перечить, поддержал компанию, но о разговоре не забыл, а просто решил отложить его на завтра, поговорить с Ченкой наедине, когда она протрезвится.

Только лишь Пелагия не вступала в непродолжительные споры присутствующих. Низко опустив голову, молча слушала. Прятала глаза. Догадывалась, кто стучит зубами там, на озере. Молчала, потому что боялась — боялась Агафона. Больше своей смерти. В этот момент молодая женщина находилась на грани нервного срыва. Достаточно было крохотной толики напряжения или ещё какого-то слова, чтобы она рассказала страшную правду. Чтобы этого не произошло, в последний момент Пелагия сорвалась с места, развернула грудь, затопала ногами по некрашеному полу, раскинула руки, как летящая над озером лебёдушка, и звонким, требовательным голосом крикнула:

— Ой, Ваня! Не томи захолонувшую душу, давай «Коробочку»!

Иван тряхнул русым чубом, враз дёрнул гармонь, широко раздвигая мехи, громко, с ускорением заиграл вступление.

И враз, кто был рядом, покраснели от забористого аккорда, затаили дыхание от напряжения, замерли и тут же, поочерёдно, ворвались в бешеный круг пляски. Занозисто топнул ногой Сергей, приподнимая мохнатые арамусы, заколотил ладонями по голенищам и пошёл, приседая, за Пелагией по широкой горнице. Подражая ему, невпопад и не в такт, выбивая ичигами ритм танца, вздыбившимся медведем побежала Ченка. Стесняясь, не решаясь выйти в круг, пританцовывая на месте, закачалась Уля. Однако Сергей подскочил к ней, как галантный кавалер, душевным гусем склонил голову, присел в коленях и пригласил на танец. Девушка, не понимая, что он от неё хочет, растерянно посмотрела вокруг. А он же, не дожидаясь разрешения, бережно подхватил её под локоть и вытолкнул вперёд себя на середину.

И началось! Все четверо затопотили ногами в ритм музыке. Каждый, кто как может. И с разворотом, с наскоком, вприсядку, кругом, друг за другом! Даже Иван не выдержал, вскочил с табурета и, не теряя ритма, с гармошкой в руках стал взлягивать необъезженным мерином, приседать на полусогнутых водяным куликом. В глазах у всех радость. Пелагия охает выпью. Ченка ухает филином. Ульянка подвизгивает зайцем. Сергей гокает маралом. Кто как может, подражая друг другу, тут же выдумывая новые, всевозможные па, сцепляясь руками, наступая на ноги, толкаясь и кланяясь, пляшут, выталкивая в сумбурном танце накопившееся за многие дни напряжение. И каждому кажется, что в этот миг происходит что-то важное, неповторимое: роднятся души, скрепляются сердца, переплетаются чувства. Всем хочется излить своё доброе отношение к партнёрам, сделать приятное, оградить от беды, забрать чужую боль. Может быть, этому способствует длительное уединение мира от цивилизации. И кажется, что нет силы, возможной прервать это единение, как и невозможно убить силу духа и жизнелюбия этих людей.

А Иван всё рвёт и мечет. Кончилась «Коробочка», тут же, не убирая пальцев с кнопок, врезал «Цыганочку», с неё перешёл на частушки. Играет, не останавливаясь. Плясуны бы и рады уже остановиться, да ноги сами кренделя выписывают, не дают отдыха уставшему от непривычного веселья телу.

— Ой, не могу боле… хватит! — кричит Пелагия.