Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ай да Козелок! – воскликнул Зуй.
– Я под Минькину головушку бумажник-то схоронил… Надежно. Искать стали бы – не найти! Кто ни ищи вещь, в гробу пошарить не догадается… А наш брат хитер: поправить покойничка всегда дозволяется… Ну и поправишь, когда никто не смотрит, особенно после прощания последнего… Оно и не заметно… Удавалось не раз!
– Так где же у тебя бумажник-то? – полюбопытствовал Метла, глаза которого разгорелись алчным огнем при рассказе Козелка.
– Ох, и не говори! – вздохнул тот. – Беда вышла. Перебрал вчера лишнего да на чтение и не попал.
– Тогда пиши пропало, – махнул рукой разочарованный Зуй.
– Ну, это еще вилами по воде писано! Его сиятельство, Миньку Гусара нашего, только сегодня хоронят, а потому, ежели поторопиться на кладбище, как раз к последнему прощанию поспеем… Понял, Метла ты этакая обитая?..
– Сторублевки, говоришь? – спросил сумрачный босяк.
– Кажись, и крупнее есть, – отозвался тот. – Только и всего, что из-под Минькиной головы вынуть.
– Тогда была, не была – идем! – решил Метла.
Идти троим босякам нужно было на совсем другой, заречный конец столицы.
День выдался ненастный, зима уже прошла, началась ранняя весна. Дул шквалистый ветер со взморья. Лед на Неве и каналах набух, побурел; на улицах, в особенности на окраинах, была непроходимая слякоть.
– Ну и погодка! – ежились в своих лохмотьях босяки.
– Выпить бы! – заныл Козелок. – Трещит, братцы, голова-то у меня после вчерашнего… Мысли собрать не могу…
– На что выпьешь? – сплюнул со злобою Метла. – Ни гроша… Ты чего это? – обратился он к Козелку.
Тот с особенным выражением на лице шарил у себя в карманах.
– Нашел, родименькие, – радостно воскликнул он, – нашел ведь! Вот он, капитал-то!..
На его ладони блестела серебряная монетка – последняя из данных ему накануне Дмитриевым.
– Вот кстати-то! – так весь и просиял Зуй.
– Именно, – крякнул Метла, – как собака, продрог я, погреться не мешает!
– А вот я сейчас схлопочу! – отозвался Козелок и кинулся в ближайшую винную лавку.
Принесенная им водка в один момент была выпита тут же на улице.
– Х-а-арошо! – так и расцвел Зуй.
– Хорошо, да мало! – буркнул Метла.
– А ежели стрельнуть? – предложил Козелок. – Втроем-то живо еще на сороковку настреляем. Рассыпься, ребята, только друг друга из вида не теряй!
Товарищам повезло. На кладбище они явились сильно навеселе.
– Тише, братцы, – шепнул обоим Козелок, – пусти меня вперед и вида не показывай, что меня знаете.
– Что там такое? – лениво протянул Метла.
– Знакомца приметил… вишь! – указал Богданов на стоявшего у решетки человека. – Подождите малость…
Он смело подошел к своему «знакомцу» и, тронув его за плечо, воскликнул:
– Афанасию Дмитриевичу, приятелю, почтение!
Дмитриев – это был он – обернулся.
– А, живая душа на костылях! – воскликнул он. – Тебя-то мне и нужно!
– Зачем? – испугался Козелок.
– Дело есть.
– Разве вышло что?
– Что вышло!.. Графа похоронили.
– Похоронили? – присел Козелок.
– Что же с ним еще делать то?.. А вот ты мне нужен.
– Похоронили? – все еще не пришел в себя Козелок. – Ну и дела!.. На могилку бы его пройти… Ведь сколько этой самой водки вместе с ним вылакали – страсть! Друзьями были закадычными… Должен же я, можно сказать, последний долг воздать… Проводи ты меня, поклонюсь я хотя могилке, а потом весь я твой… со всеми потрохами.
Афанасий почему-то был на этот раз особенно приветлив с Козелком.
– Ну, быть по-твоему! – согласился он. – Идем скорее.
Они пошли. Зуй и Метла следовали за ними на некотором расстоянии.
– И как нехорошо вышло-то все! – рассказывал Козелку Афанасий. – Даром что покойник-то графом был, а ни одного графа, почитай, так не хоронили. Ведь, слышь, графиня-то, вдова, разнедужилась… «Я, – говорит, – не могу, у меня нервы!» С полдороги отстала, а с нею и господин, который при ней для утешения состоит… Я, Настасья да Дарья и провожали только… Под самый конец чернявый с бородой, доктор что ли, пришел, он и в конторе рассчитывался… Да и этот хорош… Отвалил могильщикам на чай и ушел… Так и бросили все графа бедного… – Афанасий вздохнул. – Ты чего ерзаешь? – заметил он какую-то нервозность в своем спутнике.
– Так, ничего… Сожалею… – ответил Козелок. – И на что я тебе, милый человек, понадобился?
– Угостить хочу!
– Это за что же ты угощать меня будешь?
– После узнаешь… Вот она, могилка-то графская, – указал Афанасий на незаметный могильный холм и прибавил: – Эх, скоты негодные, как завалили-то!..
Холм был насыпан кое-как. Крупные комья земли были набросаны как попало и даже не прибиты как следует. Рядом, в ногах двое здоровых парней копали новую могилу.
– Чего лаешься-то? – крикнул один из них Афанасию.
– А того, что стоит вас, иродов, лаять! – ответил тот. – Разве так могилы насыпают?
– Ты чего петушишься? Твой, что ли, покойник?
– Мой не мой, а вот доложу господам, которые его хоронили, скажут они в контору – напреет вам.
– Ишь ты какой дошлый! – крикнул один из могильщиков. – Не бойся, не убежит покойник то!
Он взмахнул заступом, но не рассчитал и ударил по земле с такой силой, что послышался треск ломающегося дерева.
– Ты это что? – наклонился в могилу товарищ. – Никак, по гробу попал?
– Промахнулся малость, – сознался первый могильщик. – Ножную стенку отколол… Земля – что тесто…
– Так приткни ее да глинки подсыпь, будет держаться…
– Учи еще! Будто не знаю!
Взметнув раза два заступом, могильщик глиной прикрыл и пролом в гробу, и образовавшееся в могиле с Нейгофом отверстие.
– Тоже хоронят! – ворчал он. – Одного на одного… Положим, им все равно, да нам-то как оберечься?
– Ты, мил человек, не гневись! – уговаривал между тем его товарищ Афанасия. – Мы ведь тоже свое дело знаем… Слышь, палят? Чувствуешь, ветер-то какой? А? Коли в такой ветер палят, стало быть, вода поднимается… а у нас здесь, ежели высоко – заливает… Вы бы, или там господа твои, в первом разряде хоронили, а то место неважное, дешевенькое… Ежели вода поднимется да зальет, размыв будет… Снова насыпать придется, так два раза одно дело делать нечего… Понял, друг?
– Понял давно, что лентяи вы несовестливые!