– Марго, ради бога – давай скорее уедем отсюда, я расскажу все по дороге, – нервно оглядываясь, попросила Мэри, и это удивило меня – не сказала, что рада, что соскучилась…

Следующим удивительным фактом было отсутствие чемодана. Только дамская сумка – и еще одна, чуть больше первой. Но для Мэри, любившей возить с собой полдома, это странно.

– Что происходит, ты мне можешь сказать? Почему я должна вытягивать клещами? – Я развернула ее лицом к себе на стоянке около машины и испугалась – Мэри плакала. – Господи, да что с тобой?!

– Поехали, я тебя умоляю… – Она порылась в кармане шубки, достала сигареты и зажигалку, затянулась сигаретой несколько раз, бросила ее под ноги. – Марго…

– Да-да, все, – проговорила я, нажимая на кнопку отключения сигнализации. – Садись, дорогая.

Она забилась в машину, натянув капюшон шубки на глаза. Я же достала щетку и принялась сметать свежий мокрый снег, успевший залепить лобовое стекло «Ауди». Внезапно по спине побежал холодок, я обернулась назад и увидела того самого мужчину, на которого налетела в аэропорту. Нет, все-таки мне показалось – никакой не Алекс… Он сел в черный «Мерседес», и машина вылетела с парковки. Я тоже уселась за руль и с опаской глянула на пассажирское сиденье – Мэри, сунув руки в рукава шубки, спала.

Я старалась ехать медленно, чтобы выглядевшая измученной Мэри могла хоть немного подремать. Конечно, в моей квартире ей было бы куда удобнее спать, но перед этим пришлось бы подняться, принять душ – словом, уснуть удалось бы не сразу и не скоро. Припарковавшись во дворе, я заглушила двигатель и снова посмотрела на Мэри. Сейчас, вблизи, я поняла, что то, что я приняла за неудачный макияж, не что иное, как попытка замазать огромные синяки под глазами, которые появлялись у Мэри в двух случаях – когда она крепко пила пару дней или когда пару ночей проводила без сна. Осторожно нагнувшись к самому ее лицу, я втянула носом воздух – нет даже следов спиртного. Значит, бессонница. Что же настолько выбило из колеи мою девочку, что она не спала и прилетела так неожиданно?

…Я просидела около спящей Мэри почти два часа, уже рассвело, начали появляться первые «собачники» со своими питомцами. Вон соседка моя понесла на прогулку мопса, а чуть позже вышел парень с девятого этажа – с овчаркой. Вон и Рома пошел на работу, надо же – ухитрился одеться без моей помощи…

Мэри все никак не просыпалась, я уже беспокоилась – все ли с ней в порядке. Мелькнула шальная мысль о том, что она нарушила обещание и по-прежнему увлекается кокаином, но я отмела ее – нет, Мэри никогда так не поступала.

Наконец она открыла глаза, обвела салон машины еще мутным взглядом, потянулась и взяла меня за руку:

– Марго, родная, какое счастье, что ты есть.

– Куда мне деться? – я прижала ее руку к щеке. – Тебя так долго не было.

– Дела были, Марго… такие дела… – Она закурила, сразу наполнив салон машины ароматом табака с ментолом.

– Расскажешь?

– Да… Марго, скажи – я могу пожить у тебя какое-то время? – вдруг выдала Мэри, просительно глядя мне в глаза. Мэри и «просительно» – понятия несовместимые, и это тоже удивило меня, как и отсутствие чемодана, и скоропостижный приезд.

– Мэри, ну, что за глупости? Конечно, можешь. Рому я сегодня же выгоню к родителям – задолбал.

– Нет, Марго, так не пойдет, – запротестовала она, но я перебила:

– Так, все, это не твои проблемы. Уже сто раз надо было это сделать. Позвоню на работу, скажу, чтобы не приезжал, – и все.

Я не лукавила. В присутствии Мэри все проблемы казались мне разрешимыми, причем без потерь. А уж утрату Ромы на пару недель я вообще не считала трагедией, а скорее заслуженным отпуском.

– Ты сколько планируешь пробыть?

И тут она огорошила меня:

– А не знаю, Марго. Долго… в бегах я, Марго, вот.

Я потеряла дар речи минут на пять, сидела, вытаращив глаза, и хлопала ресницами.

– В чем?

– В бегах, – нервно хохотнула Мэри, поежившись. – От мужа я сбежала, Марго. Потому и без вещей – что смогла скидать, пока он домой мчался, то и при мне. Повезло, что он не в Испании был, а во Франции – не пять километров-то из Прованса до Бильбао. Ты, Марго, сейчас реши – хочешь ли влезать, если нет – я пойму.

– Сдурела?! – возмутилась я, оскорбленная словами подруги. – Что значит – «хочешь ли»?! Как я могу не хотеть? Ты мой самый близкий человек, Мэри, и мне обидно…

– Т-с-с, хватит! Дело не в «обидно» – дело в том, что я своим приездом тебя тоже под удар подставляю. Начнут искать – к тебе явятся непременно.

– Пусть! – решительно заявила я. – Я такая бываю хитрая, что Костя твой с катушек съедет.

– Ну, с этим он и без твоей помощи справился, – фыркнула Мэри, постукивая ногтями по колену. – С дурью у него всегда все в порядке.

– Так, все, идем в квартиру. Ноги затекли за рулем сидеть.

Мэри вышла из машины, потянулась, как кошка, изогнув тело и вскинув вверх руки:

– Хорошо… снежок… как я соскучилась по настоящему снегу, Марго, если бы ты знала…

– Да уж, – откликнулась я, доставая из багажника ее сумку. – У вас в Сибири сейчас, наверное, по колено насыпало.

Мэри помрачнела. Она не была дома еще дольше, чем в Москве, я знала, что там у нее остался отец, который после скоропалительного замужества дочери отказался общаться с ней. Она редко рассказывала мне о своей жизни до Кости, разве что обмолвилась, что мать ее умерла очень давно, когда Мэри была совсем маленькой, а отец крепко пил. С семнадцати лет она сама зарабатывала себе на жизнь, тренируя детей в клубе, за который выступала. Мне всегда было очень жаль, что она перестала танцевать – Костя был категорически против. Мне казалось, что, только танцуя, Мэри жила полной жизнью, а теперь какая-то часть ее словно умерла. Иногда я заставала подругу по утрам за разминкой – она исполняла какие-то танцевальные движения под одной ей слышимую музыку, но чтобы увидеть ее снова танцующей полноценно – нет, Мэри и слышать об этом не хотела. Однажды я нарочно затащила ее в танцкласс, где работала моя приятельница, и там ее увидел молодой преподаватель аргентинского танго Мигель – настоящий аргентинец, типичный знойный мачо. Разумеется, Мэри привлекла его внимание гордой осанкой и посадкой головы, характерной для девушек, много лет занимающихся танцами. Мигель направился к нам и на ломаном английском спросил, не танцует ли она, но Мэри отрицательно покачала головой и забилась в самый угол зала, чтобы даже не попадаться ему на глаза. Я исподтишка наблюдала за выражением ее лица, когда Мэри внимательно следила за движущимися по паркету парами – в глазах моей девочки была настоящая тоска. Я и сама видела, что Мэри не идет ни в какое сравнение с девушками, пытающимися повторить за Мигелем движения, что если бы сейчас она вышла на паркет, то все почувствовали бы свою никчемность – все-таки у нее был международный класс, очень высокий уровень. Но она сидела в углу с глазами больного щенка и давила в себе желание встать и начать двигаться в ритме танго. Это мне было непонятно – зачем, за что истязать себя, когда все так просто? Хочешь танцевать – танцуешь. Но Мэри – это Мэри, и я не всегда могла объяснить себе ее поведение.