знаю! – Но, помолчав, всё-таки кивнул: – Хотя да, пожалуй, люблю. Во всяком случае, прёт меня от неё конкретно. Хоть на стену лезь. У тебя такое бывало когда-нибудь?

Данила уклончиво дёрнул плечом и промолчал. Бывало, братан. И вот прямо сейчас есть.

Глава 24

Сказать, что Маринку трясло – это ни о чём. Напряжение изводило.

Всю ночь ворочалась, прокручивая в голове варианты как быть, а под утро приснился какой-то бред: они с Данилой в туалете ночного клуба, занимаются сексом. Всё как-то суетливо и пошло. Она и не хочет, и не понимает, зачем делает это, но всё равно послушно подставляется и терпит. Это снова её первый раз, ей больно, но неловко об этом сказать... и вдруг заходит Кир.

По её ногам густо бежит кровь, но она уверяет его, что это просто месячные и просит Данилу подтвердить, а тот, вместо этого, начинает вдруг её целовать – глубоко, с языком, и она отвечает, потому что, хотя и жутко неловко перед Киром, но ей так хорошо, что противиться просто нет сил...

А потом она настойчиво пытается объясниться с Киром, но он не хочет говорить – он увлечённо танцует с Ребровой «Последнее танго». У неё уже огромное пузо, Маринка смотрит на него, и знает, что это ребёнок Кира, но даже не ревнует, потому что понимает вдруг – просто нужно напоить Кира водкой, тогда к утру он забудет про беременность, и та сразу исчезнет.

Эта мысль – настоящее озарение! Просто нужно до беспамятства напоить Кира и всё будет хорошо! Всё обнулится и можно будет вздохнуть спокойно.

Уговаривает Данилу помочь ей, но ему не до того – он разделывает сырую рыбу. Много сырой рыбы. Много крови и слизи, и этот жуткий запах... И всё это в туалете, где они с ним только что занимались сексом.

Она обижается на него, колотит по спине и кричит что-то злое, но Данила лишь сосредоточенно запускает окровавленную пятерню в очередное вспоротое брюхо и, вычерпнув целую горсть густо пронизанной капиллярной сеткой икры, протягивает ей.

«Угощайся, дерзкая...»

И Маринка берёт её и ест, а Данила с хрустом вонзает нож в брюхо следующей рыбине.Вокруг на полу много икры вперемешку с крохотными, уже вылупившимися мальками. Они, задыхаясь, бьются об кафельный пол, и при виде них по Маринкиному языку разливается послевкусие их с Данилой поцелуя – страстное, но горькое, как рыбья желчь...

Проснулась с тяжестью внизу живота и ощущением, что раньше срока начались красные дни, но оказалось, ложная тревога. За завтраком через силу запихнула в себя половинку бутерброда и закрылась в комнате.

Отчаянно хотелось позвонить Киру, но было слишком страшно. А вдруг он уже всё знает?

Вкус и запах сырой рыбы всё ещё стояли поперёк горла, а воспоминание того, как Данила возился в кровавых кишках, вызывало тошноту – до отторжения к нему самому. До беспомощной ненависти.

Ну как он не понимает, что всё это было просто тупой ошибкой?! Как смеет вмешиваться в их с Киром отношения? По какому праву? Он ей кто – судья что ли?

Валялась на кровати, наблюдая, как ползёт по кругу стрелка часов. Ехать на репу, не ехать? Позвонить Киру – не позвонить? Или, лучше, сначала Катьке?

– Пи-и-ищит, Оксаночка! Та-а-амагочики пищит! – заладил за дверью брат.

– Тёмушка, Мариночке отдай, это её! – отозвалась, громыхая банками на антресолях, Оксана.

Он сунулся в комнату:

– Та-а-амагочики пищит! Мариночке отдай! Отдай Мариночке!

Маринка досадливо ткнулась лицом в подушку, притворяясь спящей, но у него в руках действительно что-то настойчиво запищало, и она подскочила, выхватила сумочку, суетливо зарылась в неё, отыскивая пейджер.

Не зная, как выключить звук, сунула его под подушку и пихнула брата к двери:

– Иди, Тёма! К Оксане иди!

– Та-а-амагочики! – упёрся он.

– У Оксаночки возьми, иди!

Пока избавилась от брата, пейджер уже пропищался. Схватила его – на табло мигает конвертик. Интуитивно понятно, что сообщение пришло, но что с ним теперь делать, как открыть? Пока тыкалась по кнопкам, пейджер снова ожил, запищал, да так громко и долго, что, на всякий случай, снова пришлось сунуть его под подушку.

В комнату заглянула Оксана.

– Марин, я не пойму, чего Тёмушка заладил, какой ещё тамагочик? У нас разве есть?

– Понятия не имею! Его просто перемкнуло, наверное. Первый раз что ли?

– А какие у тебя планы? Я сейчас буду салат закрывать, мне надо, чтобы ты с ним побыла, чтобы он на кухню не лез.

Изредка подталкивая качели, разбиралась с пейджером. Писать можно было только латиницей и совсем коротко, и Маринка с надеждой списывала на это сухую дежурность сообщений Кира. Но сердце всё равно сжималось: «А вдруг он просто уже всё знает?»

– Та-а-амагочик! – назойливо тянулся к пейджеру брат.

– Тамагочик, тамагочик! – отмахивалась Маринка и уже который раз вместо того чтобы отправить, случайно удаляла своё с трудом набранное сообщение. И это так раздражало – прям до бесючки!

Хотя на самом деле, конечно, пейджер был прикольной штукой, и когда от Кира приходили сообщения, сердце сразу начинало биться в предвкушении интриги – что он написал? Это было похоже на переход на новый уровень в игровой приставке, когда смотришь на секретные испытания и не понимаешь, как их пройти и к чему они приведут. Словно другая, неизведанная реальность. И подарок это был очень крутой, Маринка о таком даже не мечтала!

Но сейчас радость обладания омрачалась тревогой предстоящей встречи с Киром, и ощущением загнанности. А главное – выхода из этого тупика не было, потому что всё упиралось в этого чёртового Данилу и его тупые упрямые фантазии и обидки!

Прям хоть бери и сама рассказывай Киру, как всё случилось, и почему.

При мысли об этом тревожно подводило живот, и почему-то сразу вспоминался сегодняшний тошнотворный сон.

А потом вдруг щёлкнуло – а ведь это идея! Можно протянуть ещё пару недель до месячных и уже тогда обстряпать всё так, как будто Кир сам виноват, что ничего не почувствовал, но кровь-то вот она! Всё как с Данилой, только наоборот!

Сама идея казалась гениальной... Вот только долгожданная близость превращалась тогда в какую-то тупую и пошлую комедию, и Маринка уже просто не хотела её, но чувствовала себя обязанной, потому что обещала.

Хотя, может, и комедии не понадобится. Может Данила уже всё растрепал.

Неизвестность изводила, и от всего этого было