– Причём тут тачка...

– А что, Даныч не устраивает? Да пойдём, я тебе отвечаю, что он тоже нормальный! Ты его получше узнаешь, и он тебе ещё понравится, вот увидишь! Он мировой пацан, мы с ним с ясельных соплей вместе, как братья.

В этот момент Данила вышел из машины и полез под капот. А у Маринки при виде его небрежной походки и осанки «руки в карманах» резко ослабли колени.

– Кир, а может, лучше погуляем по набережной? Ну правда, вообще домой не хочется! А потом на электричке доедем, давай?

– Давай, другой раз, кисуль, – почти силой пихал он её к машине. – Сейчас вообще времени нет, у нас с Данычем делишки наклюнулись.

– Какие у вас могут быть делишки? Очередная банька? – Ляпнула и сама же укололась об глубоко загнанную ревность. Эта чёртова баня всё-таки оставалась открытым вопросом. И не то, чтобы Маринка не доверяла Киру, но помнила состояние в котором припёрся к ней под окно Данила. Он не врал тогда про баб, это точно, и, зная «забывчивость» Кира, теперь можно было предполагать что угодно...

Кир неожиданно вспылил:

– Ну перестань, Марин! Разобрались же с этим вроде, ну? Говорю тебе – дела! Причём срочные. Я и так тебя лишние сорок минут с прогона ждал, чтобы ты в автобусе не душилась. Хватит выпендриваться, а?

Пришлось взять себя в руки и пойти на эшафот.

Волновалась так, что, казалось, лицо полыхает открытым пламенем и заметно бегает взгляд. Уже приготовилась деловито зарыться в сумочку или сделать вид, что очень занята настройками пейджера, но не пригодилось. Данила лишь мельком кивнул ей, так, словно реально видел её второй раз в жизни, и у них с Киром тут же завязалась какая-то своя болтовня.

Жигулёнок прогазовывал на светофорах, заполняя салон выхлопами, Данила раздражённо бил кулаком по панели, Кир смеялся. Ещё говорили о каких-то тоннах, о канистрах и литрах. О каких-то осетинах и гаражах. Маринка ничего не понимала, да особо и не прислушивалась – ей было не до этого: она боролась с тем, чтобы не кинуть взгляд в зеркало заднего вида, через которое – она чувствовала! – не неё, не отрываясь, пялился Данила.

Однако, все те разы, когда, не удержавшись, она всё-таки смотрела, постоянно оказывалось, что он смотрит куда угодно, только не на неё. Скоро стало очевидно, что он вообще не замечает её, как будто её здесь и нет. Или как будто ему на неё глубоко наплевать. Это было непонятно и тревожно. И, как ни странно, обидно.

Что у него на уме? Неужели, решил отойти и не вмешиваться? И это он-то? Верилось с трудом.

Или выгадывает удобный момент? – от этой мысли становилось страшно.

Но они с Киром действительно лишь довезли её до остановки, и тут же умчались.

Следующие полторы недели были сумасшедшие: Катька перестала дуться и, пользуясь тем, что, благодаря Маринке часто бывает рядом с Киром, всё приставала к нему, с просьбами посодействовать. Он ничего не предпринимал, потому что от него уже ничего не зависело, но почему-то и не отказывал прямо, и Маринке всё казалось, что он просто ждёт момента, когда ей откажет папа, и тогда Катька всё-таки попадёт на её место. Во всяком случае, документы на загранпаспорт она уже подала и кричала теперь об этом на каждом углу.

Маринка тоже подала документы и теперь напряжённо выгадывала момент, чтобы подойти к папе за разрешением, и, на всякий случай, заранее соврала Наталье Петровне, что он уехал в командировку до середины августа: одной недели было катастрофически мало для того, чтобы поймать папино настроение.

А может, и не в настроении дело, а в том, что Маринка просто боялась отказа. Слишком сильно ей хотелось поехать. Слишком обидно было понимать, что в случае отказа, вместо неё, скорее всего, поедет Катька.

Но все эти проблемы внезапно отходили на задний план, когда рядом оказывался Данила. А он оказывался постоянно! Его в их с Киром жизни было теперь ещё больше, чем Катьки! И ещё не понятно, что лучше.

У них с Киром явно были какие-то делишки. Они всё время куда-то спешили, что-то считали, о чём-то договаривались. Теперь, довозя Маринку до соседнего с её домом квартала, Кирилл довольно быстро прощался и куда-то мчал. И даже почти перестал разводить её на секс, шутливо нашёптывая, что сейчас они с Данычем «немного разгребутся» и уж тогда-то она от него не отвертится.

Маринке было интересно, что у них за дела, больше того – она почему-то заранее не ожидала ничего хорошего, но боялась спрашивать, потому что для неё это было всё равно как спросить про Данилу лично. А она не хотела про него спрашивать. И не могла. Язык прилипал к нёбу и учащался пульс, даже когда в разговоре с Киром просто нужно было назвать его по имени, а уж когда он оказывался рядом...

И всё-таки она словно ждала этих встреч. Словно хотела убедиться, что он по-прежнему не обращает на неё внимания, что решил молчать. Волновалась каждый раз, когда видела его и болезненно замирала, когда её случайно обдавало волной его жаркого и вызывающе дикого запаха пота и железа.

И он действительно её упорно не замечал, но при этом постоянно был где-то на горизонте. Это нервировало, не давало расслабиться. Иногда Маринка не выдерживала и капризно ныла Киру, что уже не помнит, когда они с ним были только вдвоём, и что ЭТОТ мог бы быть и подогадливее. Кир сначала отшучивался, потом не выдержал:

– Вы как дети, которые игрушку не поделили, Марин! Ты себе, он себе! Но я же не могу между вами разорваться! Мы с Данычем братаны, привыкай, что он будет в моей жизни всегда. У нас отцы знаешь, как дружили? Взасос! И мамки относились к этому нормально. С Катькой, вон его познакомь, один хрен, таскается за тобой, как хвост. Может, срастётся у них, и тогда парами дружить будем.

Она фыркнула и надулась, но где-то в глубине души кольнуло – то ли от того, что Кир сватал Даниле Катьку, то ли потому, что допускал её активное присутствие в их дальнейших отношениях в роли девушки лучшего друга.

Однажды, по привычке кинув взгляд в зеркало заднего вида, она неожиданно столкнулась в нём со взглядом Данилы.

Это было похоже на вспышку или разряд: Маринка вздрогнула и до