своего, как они надеялись,-потенциального союзника и освободителя – России, либо организовать против Ага-Мамед-хана оборонительный- союз совместно с Ибрагимом, своим давнейншм, если так можно выразиться, потомственным врагом, для устранения которого мелики не единожды просили помощь у России. Ситуация поражает своей парадоксальностью. Меликам необходимо было выбрать одно из двух зол, причем неизвестно, которое из них было наименьшим. Абов и Джумшуд Мелик-Шахназарян выбрали союз с Ибрагимом, “думал, – как пишет Раффи, – что его потом легко будет уничтожить, но единожды подчинившись Мамед-хану, невозможно будет после этого освободить, родину от персидского ига”.

Возможно, что кроме названной Раффи причины, меликами, соединившимися с Ибрагимом, двигала еще одна, не менее, а может, и более значимая причина – забота о безопасности своего народа. Учитывая бесчеловечную жестокость по отношению к населению занятых территорий, которой сопровождался поход Ага-Мамед-хана, то паническое бегство населения Карабаха и соседних областей в Грузию, вызванное этим походом, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что союз Абова с Ибрагимом был обусловлен именно стремлением обезопасить свой народ и свою вотчину от нашествия чудовищного властителя Ирана. Ибрагиму, также ничего хорошего на ожидавшему от этого похода, союз с армянскими меликами был жизненно необходим. Не исключено, что для привлечения меликов на свою сторону он сделал им некоторые уступки. Разумеется, все эти лишь предположения и доискиваться, что именно вынудило непримиримых врагов сотрудничать, весьма трудно и в какой-то мере лишено смысла. Также трудно найти объяснения факту раскола и примыкания к разным враждующим станам двух непоколебимых, неотступных соратников – Абова и Меджлума. О мотивах примыкания Меджлума к Ага-Мамед-хану историками высказывались разные суждения. Называются причины как личностно-субъективные, так и объективные, обусловленные политическими реалиями. Мы не будем касаться этих причин, ибо в нашем конкретном случае оши не имеют столь уж большого значения.

Следует сказать, что не всеми исследователями, так или иначе затрагивавшими данную тему, упоминается факт участия Абова взащите владений Ибрагима. Например, об этом не сообщает самый авторитетный армянский историк текущего века Лео. Это, а также и то, что Раффи, говоря о данной теме, не упоминает источника, может посеять некоторые сомнения в достоверности сведений, касающихся участия Абова в обороне Шуши от Ага-Мамед-хана. Убедиться в необоснованности этих сомнений и достоверности сведений, приводимых Раффи, нам поможет упомянутое уже письмо Абова к Минасу Лазаряну от 23 ноября 1807 года, отрывок из которого мы позволим себе процитировать. “Мои услуги святому Российскому престолу, – пишет Абов Лазаряну, – и храбрость моя, показанная в Шуши еще при полководце Зубове, известны многим. (Вероятно, имеется в виду русский военачальник, граф Валериан Зубов, командовавший русскими войсками во время начавшегося примерно через год после осады Шуши Ага-Мамед-ханом Персидского похода (см. д. в тексте). Слова Абова не стоит понимать буквально, ибо известно, что прямых столкновений русских войск с Ага-Мамед-ханом, тем более в Шуше, не было. Скорее всего, Абов подразумевает военные достижения Зубова. Персидский поход, по-видимому, был для него столь значительным, знаковым событием, что, спустя более чем 10 лет, эпоха нашествия Ага-Мамед-хана ассоциировалась у мелика не с именем этого злодея, а с Зубовым). Возможно, и вам небезызвестно как (мы) обратили в бегство и рассеяли по земле грозное войско Ага-Мамед- хана”.

В процитированном отрывке Абов скорее-всего говорит о первой, предшествовавшей многодневной осаде, попытке Ага-Мамед-хана взять Шуши. Как вы помните, согласно Лео, Ибрагиму со вспомогательным грузинским войском тогда удалось разбить Ага-Мамед-хана. Немалая заслуга в этой победе, по его же собственному высказыванию, принадлежала Абову.

Упоминаемые Абовом события имели место ранее августа 1795 года, ибо именно в этом месяце началась осада Шуши. Следовательно, с полной уверенностью можно сказать, что по крайней мере с середины лета 1795 года (Естественно, союз их зиждился не на горячей любви друг к другу, а на совпадении интересов и наличии общего врага.)

Доступные нам исторические документы подтверждают, что союзнические отношения между армянским меликом и шушинским ханом продолжались как минимум до февраля-марта 1796 года. В одном из свидетельств от 24 февраля 1796 года тушинский хан назван единомышленным с Абовом. То же самое мы встречаем в другом документе, датированном 20 марта того же года. Оба эти свидетельства принадлежат перу Аргутяна, одного из самых информированных, если ни самого информированного о закавказских делах человека в России конца XVIII века.

К содержанию этих документов мы обратимся чуть позже, после краткого обзора потрясших Закавказье событий конца 1795 года. Сняв осаду Шуши, Ага-Мамед-хан двинулся к Гандзаку, направив часть своей армии покорить Ереван. Быстро и малой кровью овладев Ереваном, персидские отряды вернулись в Гандзак и воссоединились с основным войском шаха. После этого Ага-Мамед-хан предложил Ираклию отказаться от Георгиевского трактата и засвидетельствовать свою покорность Персии. Получив от грузинского царя отказ, кровожадный повелитель Ирана двинул свое войско на Тифлис. Персидской армией в этом походе предводительствовали мелик Меджлум и Джавад-хан.

Не сумев вовремя позаботиться о необходимых оборонительных приготовлениях, Ираклий, брошенный и преданный всеми соратниками, после робкой попытки оказать сопротивление бежал из Тифлиса, оставив свою столицу на милость победителя. А тот великодушием не отличался. Превратив город в руины, разграбив и разорив его, персидская армия, увозя с собой десятки тысяч пленных, отступила в Муганскую равнину, излюбленное место зимовки опустошителей, начиная со времен монгольских нашествий и Тамерлана. “Ага-Мамед-хан, – пишет Лео, – остался здесь зимовать, с тем, чтобы весной снова осадить Шуши”. Однако весенний поход на Шуши так и не состоялся. Услышав вскоре весть о вспыхнувших в Персии волнениях, Ага-Мамед-хан направился подавить их, “оставив, – продолжает Лео, – дело наказания Ибрагим хана на другое время”.

Ибрагим, воспользовавшись этим неожиданным подарком судьбы, решил наказать Джавад-хана. В союзе со своим зятем, аварским ханом Омаром, он напал на Гандзак. Военные действия начались в январе 1796 года и продолжались около трех месяцев. Открытые столкновения сменились тяжелой пятидесятидневной осадой Гандзака. Защитой крепости руководил мелик Меджлум, который, согласно преданиям, был вскоре убит руками посланного Ибрагимом предателя армянина. “Джавад-хан, – пишет Лео, – после смерти своего храброго командира нашел излишним сопротивление и заключил перемирие с Ибрагим-ханом, который получил от него 10 тысяч рублей и заложников. Хозяин Шуши был вознагражден вдвойне: добился покорности Гандзака и лишился такого опасного врага, как мелик Меджлум”.

Обратите внимание: согласно Лео, военные действия Ибрагима против Джавад-хана начались в январе 1796 года и продолжались 3 месяца, то есть примерно до конца марта. В то самое время, когда война между Ибрагимом и Джавадом была в самом разгаре, 24 февраля 1796 года Иосиф Аргутинский писал из Кизляра генералу И.Д. Савельеву: "Желаю вседушно да всевышный в. пр. придет рукою крепкою