Как поступила бы Анхела на ее месте? Марине хотелось разобраться в характере сестры. Она закрыла глаза и задумалась.

Марина мысленно представила себе сестру, настроилась на нее, почти коснувшись ее ауры, и услышала ее нежный голос и слова, вылетавшие точно мячи из-под рук баскетболистов и легко попадавшие в корзину.

Все стало яснее ясного.

Анхела вела бы себя искренне. Анхела ничего не стала бы скрывать и призналась, что не желает ни причинить боль, ни обманывать ее с Патриком. Ей только необходимо уладить с ним одно дело. Она действовала как бы мимоходом, ничего не уточняя, не вдаваясь в подробности (никакой речи о поцелуях, объятиях, ласках, игривых взглядах и словах любви). Она сказала бы, что им следует… (Марина ломала голову, ища подходящий глагол)… поближе познакомиться? Нет. Войти в контакт? Еще хуже. Подружиться? Да, это подойдет.

Анхела сказала бы, что им следует подружиться, и ее слова никого никогда не обидели бы, ибо она выразилась бы очень изящно и с большим тактом. После чего обладала бы мощнейшим оружием: правдой.

Анхела всегда говорила правду. А вот трусость Марины и недооценка ее самой себя вынуждали последнюю рассчитывать на гнусную ложь. В данном случае, правда, которой Анхела пользовалась столь ловко, служила превосходным оправданием двуличия Марины.

Много не раздумывая — на тот случай, если начнет волноваться, — она достала мобильный. Звонок был уместен. Она прибыла на место, и настал удобный случай сообщить об этом родителям.

Марина решительно набрала номер.

— Слушаю?

— Привет, это Марина, — тихо пробормотала она, стараясь, чтобы ее никто не расслышал.

— Марина? — удивилась ее мать.

Какой ужас, родители забыли ее имя!

— Да, твоя дочь. Помнишь?

Мать продолжала удивляться.

— Почему ты звонишь в такое время?

— Хочу сообщить вам, что я прилетела.

— Я так и думала.

— И что у меня все в порядке.

— Об этом можно было бы и не говорить.

Марина обиделась.

— А если бы произошел несчастный случай?

— Тогда мы бы точно узнали об этом.

Марина так рассердилась, что решила непременно озадачить мать.

— Меня поселили в доме, где живут двое мужчин.

— В твоей комнате? — тут же спросила та.

— Нет, — призналась Марина, хотя тут же добавила, чтобы придать своим словам мрачный привкус:

— Они взрослые и итальянцы.

— Разумеется, это естественно. Если они иностранцы, то должны были приехать из какой-то страны.

Равнодушие матери оскорбляло. Разве ей все равно, что вместо английского языка вокруг дочери говорят по-итальянски? И что вместо приветливого семейства та угодила в мафиозный клан?

— Дело в том, что это как раз неестественно. Никакая это не семья. В доме два подозрительных типа и ворчливая старуха, которая морит меня голодом.

Марина попала в точку.

— Тебя морят голодом?

Это вывело мать из себя, что в подобной ситуации случилось бы с каждой матерью в мире, ведь она заплатила кучу денег за содержание дочери.

— На ужин я съела всего один холодный сандвич, — Марина сделала первый выстрел.

В голосе матери прозвучала неподдельная тревога:

— На ужин совсем не было горячего?

— Нет, — ответила Марина с удовольствием.

— Даже омлета? Сосисок? Жареной картошки?

Марина потирала руки.

— Один сандвич и больше ничего. Ни десерта, ничего.

Мать молчала, наверное, вычисляя, какое расстояние от Барселоны до Дублина, чтобы запустить сюда ракету.

— Быть такого не может!

— Однако это так.

— Я поговорю с твоим отцом.

Только не это! Это ни к чему. Положение может осложниться, и тогда Марине не расхлебать эту кашу. Не следовало заходить так далеко. Дочь решила успокоить мать.

— Не волнуйся. Сандвич оказался очень вкусным. Правда, он был холодным, но очень аппетитным.

Однако мать уже завелась, и ее было не остановить.

— Что было внутри?

— Конечно, сыр.

— И больше ничего?

Марина решила подсластить этот сыр.

— Еще там было немного ветчины.

Мать зарычала:

— Значит, тебе даже фруктов не дали? А молока?

— Нет, нет, молоком меня напоили до отвала.

В действительности она врала, чтобы избежать четвертой мировой войны. Испанская мать способна поразить ракетой дублинский парламент за то, что ее юную дочь морят голодом, и это хорошо известно всем государственным деятелям и политикам. Настало время менять тему.

— А как Анхела?

— Плохо.

— Я хочу поговорить с ней.

— Нет, это будет дорого.

Этого Марина и боялась. Семейная жадность давала о себе знать, о деньгах нечего было и мечтать. Надо бы попросить, чтобы ей оплатили карточку.

— Пожалуйста, — умоляла Марина, жалея о том, что много говорила о сандвиче, растрачивая драгоценное время и рискуя не узнать адрес Патрика.

— Она отдыхает.

— Я хочу передать ей хорошие новости.

— Ты не можешь подождать до завтра?

Марине захотелось заплакать.

— Мама, я ведь хочу ободрить ее… Здесь все ее очень любят и помнят.

Эта фраза у нее получилась с изяществом, достойным Анхелы. Такие слова могла сказать лишь хорошая старшая сестра, желающая добра своей заболевшей младшей, желая обрадовать ее и поднять ей настроение.

Мать, тронутая ее добротой, прошла по коридору, стуча каблуками, до комнаты больной.

Послышался загробный голос Анхелы:

— Марина?

— Анхела, я уже знаю, что тебе совсем плохо, что у тебя выпадают волосы и лопаются гнойники, я тебе очень сочувствую, но ты должна дать мне адрес Патрика.

— Патрика?

— Да, он и есть контакт, то есть я хочу сказать, твое излечение в его руках, и я должна близко подружиться с ним.

— Что значит «близко подружиться»?

— Войти к нему в доверие.

— Стать любовниками? — совершенно неверно поняла Анхела.

— Нет, только близкими друзьями. Я должна обмануть его и заставить поверить, что я — это ты.

В голосе Анхелы промелькнула тревога:

— Но ведь мы любим друг друга.