– Что же? – она хмурит лоб. – Я плохо поняла твою последнюю фразу. Слова знакомые, а смысл ускользает. Это фразеологический оборот?

– Нет. Не фразеологический оборот. Обычное косноязычие. Не знаю, как сказать, чтобы ты поняла. Ну, попробуем так: то, о чем я умолчал, относится скорее к области фантазий… нет, не фантазий. Скорее уж видений. Галлюцинаций. Наваждений. Как тебе больше нравится.

– Тебе просто снились кошмары?

Клара немного разочарована. Кажется, она приготовилась выслушать душераздирающую историю о том, как меня изнасиловала банда извращенцев или еще что-то в таком роде. Но я ничем не могу ей помочь, поскольку в ту ночь никаких извращенцев поблизости не оказалось.

– Смотри, – говорю, – как обстоят дела. У меня есть два воспоминания о том пробуждении во дворе. Одним я уже с тобой поделился. Второе не менее реально: я прекрасно помню, как проснулся на улице, грязный, вонючий, с больной головой – все удовольствия по полной программе. Но деньги, которые я заранее, в самом начале загула, отложил на такси, были при мне. То есть, согласно этой версии, никто меня не грабил.

– Как интересно! Но какая из этих версий правдива? Ты сам не знаешь? – Кларе уже не нужен отчет об извращенцах, мой сбивчивый рассказ о двойном похмельном утре, как ни странно, пришелся ей по вкусу.

– Сначала дослушай до конца, ладно? Как я уже сказал, это воспоминание отличается от предыдущего лишь тем, что у меня были деньги, чтобы добраться домой на такси. Я кое-как привел себя в порядок, отряхнулся, помыл руки и лицо, благо во дворе нашлась водопроводная колонка. Вышел на улицу, минут десять шел пешком, потом вдалеке появилась машина. Желтое такси с зеленым огоньком. Я поднял руку, водитель остановился, мы немного поторговались, я сел рядом с ним, и мы поехали… Ничего интересного, да?

– Не нужно так волноваться, – просит Клара. Кажется, она начинает понимать, что связалась с психом. А она связалась именно с психом. Потому что…

Потому.

Что.

Не доехав до моего дома всего километра два, водитель потерял управление. Не знаю уж почему. Устал после ночной смены, наверное. Бывает. «Волга» на скорости сто тридцать километров в час вильнула вбок, стукнулась об какую-то твердую пакость, перевернулась… Подробностей я, собственно, не знаю, поскольку мирно дремал на переднем сидении, рядом с водителем, и скончался, не приходя в сознание, вследствие перелома шейных позвонков. Это была глупая смерть. Глупее не придумаешь. Погибнуть в дурацкой автокатастрофе, на абсолютно пустой, безопасной городской улице, да еще и в качестве пассажира, а не водителя, расплачиваясь за чужую ошибку, а не за собственный просчет… Отвратительный финал. Хуже не бывает.

Я стараюсь объяснить все это Кларе, памятуя, во-первых, о возможных лингвистических трудностях, а во-вторых – о том, что история моя должна казаться постороннему человеку пустым бредом, бледным воспоминанием о давнишнем похмельном кошмаре, не более того.

Но она удивительно верно все поняла.

– И с тех пор ты не знаешь, что случилось с тобой на самом деле, а что – померещилось, да? У тебя нет доказательств, что ты жив, потому что в смертном сне может примерещиться все, что угодно. Это так? И поэтому ты не можешь найти себе места?

– Все так, – соглашаюсь. – Но не только это.

– Что же еще?

– Мне казалось, что после этого двойного пробуждения жизнь моя должна как-то радикально перемениться. Потому что одно из двух: либо я чудом избежал опасности, либо веду уже посмертное существование, – в любом случае, думал я, обыденность должна бы отступить; жизнь моя с этого мгновения станет чередой фантастических событий… Ну и все такое.

– Но ничего не переменилось?

– По большому счету – ничего. Не стану жаловаться, за минувшие с тех пор девять лет у меня было немало славных деньков и еще больше приятных минут, но…

– Что-то не так?

– Мне было обидно, – говорю, отвернувшись к стене. – Обидно разменивать сокровище на медяки, которые тем не менее нужны, чтобы прокормиться… Ты понимаешь?

– Если «сокровищем» ты называешь свою жизнь, а «медяк» – это мелкая монета, вроде тех, что нам везде суют в качестве сдачи, то, наверное, понимаю, – спокойно соглашается Клара.

…эта местность заколдована и охраняется духами. Человек может попасть в Вабар только волею случая…

Сна, ясное дело, уже ни в одном глазу. Меня колотит, челюсти все норовят сжаться до зубовной крошки. Как ни странно, мне по душе это состояние. Чувствую себя самолетом на взлетной полосе: его тоже трясет, когда он набирает скорость. А зачем самолеты набирают скорость? Правильно, Макс, чтобы взлететь. Вот и я…

…натягиваю домашние шорты, беру фонарик и иду на кухню, варить нам кофе. Ночью на коммунальной кухне хорошо; даже тени людей, которые околачиваются тут с семи утра до девяти вечера, не потревожат героя, отважившегося пересечь темный, обсиженный чужими сновидениями коридор, дабы завладеть этим огромным гулким пространством. Ночью на коммунальной кухне можно по собственному рецепту приготовить чудодейственный эликсир, который не дарует ни вечной молодости, ни вселенской мудрости, зато поможет снова почувствовать себя живым.

Это важно.

В обычную двухсотграммовую чашку следует налить полторы столовых ложки коньяка. (Можно больше, хотя такая алчность наверняка испортит вкус напитка; меньше же нельзя ни в коем случае.) Джезву снять с огня, как только появится светло-коричневая пенка; промедление варварски исказит результат. Разлить кофе по чашкам так, чтобы они наполнились лишь наполовину. Добавить теплое молоко (лучше топленое) или сливки (желательно, не слишком жирные). Идеальная пропорция: треть молока на две трети кофе с коньяком.

(Молока у меня, конечно же, не оказалось; пришлось лезть в соседский холодильник, благо их примитивную систему сигнализации я давно научился обезвреживать.)

Итог усилий следует пить торопливо, большими жадными глотками. Допив, закрыть глаза и расслабить мышцы – на несколько минут, не больше. Потом открыть глаза, сделать несколько движений, требующих усилия (например, потянуться, или подпрыгнуть, или маваши-гири какое сотворить) – и можно жить дальше. Эффект поразительный: приготовленный таким образом кофе с коньяком снимает стресс и усталость, прогоняет похмелье и лечит простуду, примиряет с судьбой и приучает к иронической улыбке.

Клара старательно выполнила мою инструкцию по части употребления напитка. Кажется, осталась довольна. Впрочем, она и прежде не жаловалась на самочувствие. Как бы то ни было, а в знак благодарности Клара решила протянуть мне некое подобие соломинки.

– Твоя история о противоречивых воспоминаниях напомнила мне вот о чем. Есть такой писатель, Михель Штраух, мой земляк и добрый приятель… Не нужно делать вид, что имя тебе знакомо, на другие языки его пока не переводили. Он и у нас-то больше известен как автор ежедневной колонки в Die Ruhrzeitung.[4]Кроме этой колонки Штраух успел написать только один роман… впрочем, он еще вполне молодой человек. Так вот, в этом романе у него есть некое высказывание, которое прежде казалось мне темным и неясным. Штраух пишет, что есть такие места – он настаивает, что это именно реальные, а не воображаемые места… ну как сказать лучше… участки пространства, да, – где человек может получить странный опыт, пережить фрагменты какой-то иной, несбыточной жизни. Он придумал называние для места такого рода: die Schicksalkreuzung, – это можно перевести как «Перекресток судеб».