Только ботинки остались. Удачливые ботинки Джи с коловратами на пятках. Даже не поцарапало их, они были внутри колесных спиц. Лежали себе.

Хитч опять пришел в ярость. Не знаю, от чего больше он пришел в ярость, он схватил топор и принялся вырубать вмерзшие в борт лохмотья Джи. Под ними обнаружился длинный стальной трос – из-за него колесо и заклинило. Хитч заорал и зашвырнул то, что осталось от Джи далеко. А вслед за ними и ботинки зашвырнул.

В лед.

Потом Хитч орал, орал и орал. Мы все-таки уехали.

К вечеру мы наткнулись еще на одно поселение. Оно возвышалось на холме, похоже, что лед был здесь не везде. Поселение состояло из множества строений, отдаленных друг от друга. Мы шагали по этому поселению, вырубали двери и вытаскивали тюленей.

В этот день я только пил.

На следующий день мы продолжили разработку нового поселения. Делали все молча и сосредоточенно, и к вечеру почти весь прицеп был заполнен.

Локк не работал. Весь день сидел в танке. Хитч орал на него и даже бил, но Локк так и не сдвинулся. Потом Хитчу надоело, и он оставил Локка в покое, оставил его сидеть.

Вечером после работы мы лежали на койках в боксах и молчали. Хитч определял расстояние по звездам и прокладывал курс, что-то у него не получалось, он нервничал и делал расчеты заново, потом снова нервничал, с ним неприятно было находиться. Я думал, что в следующий рейд я с ним уже вряд ли пойду, как-нибудь отверчусь.

Пока мы спали, ушел Локк. Он ничего не взял, просто ушел в лед. Не взял пищевые капсулы, не взял оружие. Следы тянулись в сторону, их было четко видно. Но только милю. Мы прошли эту милю, а через милю Локк догадался отключить подошвы ботинок, и следы исчезли.

Мы ждали его три часа. Три часа на льду и еще два в танке.

Потом Хитч ругнулся и стал обыскивать бокс Локка. Обыскивал злобно, хотя и обыскивать толком было нечего, но Хитч обыскивал. Опустился на пол и стал шарить рукой под койкой Локка. Достал квадратный блестящий предмет, гладкий, как экран, цвета ртути.

Хитч выругался еще хуже.

– Что это? – спросил я.

– Это зеркало.

Хитч вышвырнул зеркало в шлюз.

– Вот почему. Локк нашел его у тюленя, стал в него смотреть. И свихнулся. Зеркало – запрещенная вещь… У тебя нет зеркала?

Это Хитч спросил уже с подозрением.

– Откуда? Я даже не знаю… не знал, как оно выглядит…

– А может, проверить? Ты тоже… странный…

Хитч шагнул ко мне.

– Может, ты тоже припас?

Хитч протянул руку.

Я давно хотел его вздуть. Я оператор драги, а он всего лишь сортировщик, начальник, но слабак, три удара, и Хитч сломался, ссыпался под койку. Давно мне этого хотелось, увидеть, как он скатится. Командир.

– У меня нет зеркала, – сказал я. – И я не провожу запрещенных вещей. Если хочешь, можешь еще разок попробовать поискать.

Хитч поднялся на ноги, потер разбитую физиономию.

– Надо что-то делать… – сказал он.

– Ты сам виноват. Мы первый раз, а ты опытный. Надо было по-другому, надо было объяснять. А ты только командовал. А теперь надо уходить.

– Я не могу уйти. – Хитч лег на койку.

Он не может уйти, это же понятно. Лучший охотник за тюленями растерял почти всю свою команду. После этого лучшим охотником уже не будешь.

– Я не могу уйти, ты сам должен это понимать.

– Я понимаю. Если ты не можешь уйти, тогда давай его вместе искать.

– Нет! – неожиданно крикнул Хитч. – Вместе мы не пойдем.

Он выбрался из койки и принялся подкачивать жидкость в амортизационные камеры.

– Ты же сам зачитывал правила…

– Зачитывал. – Хитч проверял комбинезон. – Только тогда я еще не знал… Нам вместе нельзя уходить. А если мы оба не вернемся? Тогда весь груз пропадет. Тогда все зря… Если я не вернусь через три дня, ты доставишь груз. Координаты определить сможешь?

– Смогу. Но, может, все-таки… поедем?

– Нет, ехать нельзя, с колес мы его не найдем. А так шанс есть. Я найду его. А ты жди. Три дня.

Хитч ушел за Локком.

Я ждал их три дня. И четвертый день тоже, на всякий случай. Но четвертый это уже так, для очистки совести. За три дня в комбинезонах разряжаются батареи.

Сначала отключается обогрев. Через два часа после обогрева отключается кислородная машина. Когда кислорода в резервуаре остается на пять минут, в маску впрыскивается веселящий газ, чтобы смерть была легкой и даже приятной.

Хитч и Локк не вернулись. Я остался один.

Я определил по звездам координаты и проложил курс.

До корабля было пять, может быть, шесть дней пути – придется вести в одиночку. Если бы можно было сменяться, то было бы все гораздо быстрее. Но я был один.

Я никогда не был один. Вообще.

На четвертый день, когда я понял, что они не придут, у меня появилась мысль. Я стал думать. Я много думал, думал и оглядывался назад. Я никогда не испытывал такого ужаса. Мне было страшно, я просто задыхался от одиночества. Я оглядывался назад.

Когда все сделалось совсем уж невыносимо, я остановил танк.

Выбрался наружу и подошел к фургону. Я был один. Одному страшно.

Я подумал, что, может быть, мне стоит просто отцепить фургон и возвращаться на базу так…

Я не отцепил, вернулся в танк и прошел еще несколько десятков миль. Мне требовалось мало воздуха, мало воды – кислородная машина и плавильня работали в четверть загрузки и почти не гудели, двигатель на маршевом режиме тоже почти не гудит, в кабине танка была тишина. Тишина была страшной.

Кажется, я кричал. И пел. Я пел, чтобы звуки заполняли пространство, когда вокруг тишина, боишься услышать чей-нибудь голос. Когда вокруг тишина, все время кажется, что кто-то есть за спиной…

Этого нельзя делать… Этого нельзя делать ни в коем случае. Это навлекает беду, это верно.

Этого нельзя делать.

Утром в один из дней я выкинул размораживатель за борт. Я расстрелял его, он разлетался электронными брызгами. Чтобы не было искушения.

Кто-то за спиной.

На шестой день я повернул к поселению. Небольшое, оно тоже стояло на холме, а снег вокруг был черного цвета. Черного. Наверное, здесь чего-то взорвалось или сгорело, когда еще был воздух. Я остановился напротив крайнего строения, оно было занесено рубленым льдом по окна. Внутри была мебель, другие вещи. Тюленей тоже было много, но я старался не обращать на них внимания, отворачивался.