— Приветствую тебя, принц, — он коротко поклонился мне, — меня зовут господин Алвас, рад с тобой познакомиться, жаль, что при таких печальных обстоятельствах. Впрочем, думается мне, при других нам познакомиться было и не суждено. Ладно, неважно. Попробуй пошевелиться и скажи, где болит.

Лёжа на животе, я попытался было двинуться, но спина отозвалась такой болью, что, с трудом подавив желание взвыть, я прошептал:

— Всё болит. Спина, шея, голова — кажется, у меня не тело, а сплошной синяк.

— Да, это я и так вижу, но мне важно была именно твоя реакция. Что ж, потерпи немного, — с этими словами он принялся бережно ощупывать мою голову, потихоньку продвигаясь к шее, затем по хребту спины до самого копчика.

— Кости вроде бы целы. Зато кожа и мышцы, — он поцокал языком, — до чего же вы, люди, хрупкие и нежные существа. Дракону такой удар был бы, что семечку щёлкнуть. Ну ладно, сейчас придётся немного потерпеть.

Он ушёл, вероятно, в кладовку, и через минуту вышел с банкой, в которой была какая-то жёлтая пахучая мазь.

— Немного будет печь, ты уж потерпи, — снова сказал он, зачёрпывая мазь и щедро намазывая ею мою спину. Первые несколько минут ничего не происходило, затем по спине побежало приятное тело. Ещё через минуту тепло стало уже не таким приятным, а ещё через пару минут я был свято уверен, что это какая-то горчичная мазь, причём особо концентрированная.

— Да вы с ума сошли? — завопил я, когда жжение стало совсем невыносимым, — это дракону оно «немного печёт», а у меня от такого сейчас вся кожа слезет!

— Терпи, — сурово сказал господин Алвас, — тебя же быстро надо поставить на ноги, а не бывает такого, чтобы и быстро, и безболезненно! В следующий раз будешь ответственнее относиться к своему здоровью. От того, что ты на рожон полез, как видишь, хорошо не стало никому. Головой иногда тоже думать надо.

— То есть, по-вашему, мне надо было просто сдаться, — я от злости умудрился даже забыть про жжение в спине.

— Это был бы самый разумный вариант, — наставительно сказал врач, — ты человек. Ты в этом не виноват, такова твоя природа. Но против дракона тебе нечего противопоставить, ты и сам это должен понимать.

— Зачем тогда Киртулику вообще понадобилась эта проверка, — разъярённо спросил я, — лишний раз унизить?

— Об этом ты у него уже сам спросишь, — ответил Алвас, усаживаясь в кресло около меня, — могу лишь сказать, что как начальник стражи, дело своё он знает крепко. Все старожилы этого замка, живущие здесь больше, чем триста лет, не раз обязаны ему своей жизнью. Да и не из тех он, кто станет использовать служебное положение для таких сомнительных развлечений. Как собеседник он, конечно, не самый приятный тип, но если уж он устроил эту проверку — тому имеется веская причина, которая даже Мизраела должна была убедить. Он, как ты наверняка уже заметил, очень тебе благоволит. Ладно, прогрето достаточно, — с этими словами он взял другую банку, мазь в которой была уже серая, и начал активно наносить её поверх слоя желтой мази — ощущение жжения мгновенно спало, кожу лишь слегка пощипывало.

— Вы это осуждаете? — спросил я, не сумев сдержать вздоха облегчения.

— Трудно сказать, — пожал плечами Алвас, задумчиво теребя воротник своего белого халата, — господин Мизраел заботится о нас уже очень и очень долгое время. И как бы странны и необычны порой не были его решения, в конечном счёте, они всегда шли нам только на пользу. Однако конкретно сейчас я не вижу в этом поступке логики. На первый взгляд, от этого нехорошо никому. Посуди сам: во-первых, ты, ощущающий себя среди драконов существом второго сорта. Да, мальчик мой, я прекрасно это вижу, но уж прости меня, я слишком стар для того, чтобы щадить чьи-то чувства касательно тех сфер, в плане которых распоряжается природа. Никаких выгод от этого не видно и Меридии: она вынуждена будет идти за тебя замуж, нравится ей это или нет. Если вы не полюбите друг друга, то всю свою жизнь оба будете несчастны. Если же это всё-таки случится, то будет ещё хуже: ты умрёшь гораздо раньше, чем она, и я крайне сомневаюсь в том, чтобы она после этого привязалась к кому-то другому. Золото, оно такое… Ни уж тем более никаких выгод я не вижу от этого и Мизраелу, который носится с тобой, как с писаной торбой и рычит на всё свое семейство, заставляя относиться к тебе с уважением. Впрочем, сейчас уже рычит гораздо меньше, вынужден признать, ты даже представить себе не можешь, какие тут разыгрывались эмоциональные баталии всего за неделю до твоего приезда.

— Извините, а при чем здесь золото? — цепко ухватился я за это слово, прозвучавшее в довольно странном контексте.

— Золото? — попытался изобразить изумление Алвас, при этом его глаза панически забегали туда-сюда, — какое золото, не понимаю, о чём ты.

— Когда вы говорили о Меридии, то сказали, что золото, оно такое, — настойчиво повторил я, — вы точно не в качестве валюты имели его в виду. О каком конкретно золоте вы говорили, и как оно связано с Меридией?

— Наверное, я оговорился, юноша, — испуганно сказал врач, — ты просто меня не так понял, вот и…

— Да нет, я понял всё правильно, — сказал я, выкладывая единственный козырь, что имелся у меня на руках, с намерением выяснить, что это значит, — как и то, какая во мне Сирень, не так ли?

На доктора было жалко смотреть: из почтенного и равнодушного он превратился в запуганного и чуть ли не забитого.

— Дитрих, прошу вас, сжальтесь над стариком, — умоляюще прошептал он, — если Мизраел узнает об этом разговоре, он мне голову оторвёт.

— Тогда давайте вы расскажете мне об этом, и никто про этот разговор не узнает, я вам даю в том своё слово. А если откажетесь, то после вашего лечения, в процессе которого вы мне чуть всю шкуру на спине не сожгли, — на этом моменте я сделал сердитое лицо, — я пойду прямо к Мизраелу и задам этот вопрос ему. И, уж поверьте мне, он обязательно узнает, с чьей подачи мне вздумалось завести этот разговор.

— Ну, ты истинный носитель Сирени, Дитрих, — хмуро сказал Алвас, — такой же интриган, каким и Гиордом был. Весь замок во главе с Мизраелом больше сотни лет под его дудку плясал.

— Это не тот ответ, на который я рассчитываю, — спокойно ответил я…

Доктор глубоко вздохнул. После чего произнёс:

— Скажи, Дитрих, мог бы ты довериться мне не только, как лекарю тел, но и душ?

— Вы уж меня, конечно, извините, — сдержанно ответил я, — но по первому впечатлению вы с таким заявлением создаёте самый настоящий образ сапожника без сапог.

Впервые за всё время нашей беседы лицо Алваса перекосило от злости. Было видно, что ему очень хочется прямо сейчас свернуть мне шею за такую наглость. Но он всё же нашёл в себе силы погасить гнев и прошептать:

— Верно ведь говорят, правдивая критика ранит больнее всего. Ну да речь не об этом. Можешь ли ты поверить моему богатому и колоссальному опыту длиной не в одну сотню лет и проявить терпение? Ведь Мизраел готовит для тебя величайшую честь, которой когда-либо удостаивался человек. Пусть шанс и ничтожно мал — он всё равно готов попробовать. Беда в том, что для прохождения этого пути не должен всего этого знать. Ты должен пройти этот путь по наитию, слушая лишь голос своей души. Если ты узнаешь обо всём этом сейчас и узнаешь, что потерял — то будешь проклинать меня ещё больше, поверь. Судьба никого не оставляет без награды — тебя за твою храбрость и жертвенность ждёт такой подарок, какого ты и представить себе не можешь. Нужно лишь потерпеть совсем чуть-чуть. Можешь ты мне поверить?