Кейт, взяв ее руку, смотрел на кольцо.

— Мишурное и великовато. Скоро я это исправлю.

— Мне нравится серебряное, и оно годится мне на средний палец.

— Тогда я рад. Но скоро ты получишь больше. Я получил в наследство кое-какие украшения, но выберу другие, специально для тебя.

— Не нужно, Кейт.

— Все боишься работного дома? — поддразнил он.

Это не тема для шуток.

— У меня есть на это причины, я была к этому близка.

— Обещаю тебе, жена моя, никогда ты там не окажешься, ни там, ни в бедности. Всю твою жизнь у тебя будет кров, пища, тепло и приличная одежда.

— Откуда такая уверенность? Жизнь может сыграть злую шутку.

Кейт внимательно смотрел на нее.

— А какую злую шутку она сыграла с тобой? Расскажи мне о поместье.

Пруденс сглотнула. Тот ее намек грешил против истины, и она пока не могла заставить себя сказать правду. Пруденс рассказала Кейту о конце Блайдби-Мэнора, но так, чтобы показалось, будто ее отец расстроил свое состояние. Все остальное — смерть убитого горем отца, отчаянный план матери вернуться в приличный круг — не грешило против истины.

Развязав ленты, Кейт бросил шляпу на сиденье напротив и поцеловал Пруденс.

Это был нежный поцелуй, и она оценила это. Она предпочла бы другие поцелуи, но в этот миг нежность казалась нужнее. Как и возможность уютно устроиться в руках мужа и наблюдать, как последние дома Дарлингтона сменяются полями.

— Все кончилось, — сказала Пруденс.

Самая трудная часть ее жизни позади.

— Нет, все только начинается.

Пруденс улыбнулась Кейту, будущее казалось более многообещающим, чем она смела надеяться. Возможно, потом она сумеет постичь, как все это получилось, но сейчас она чувствовала себя легко и свободно, и все из-за этого мужчины.

Которого любит.

Пруденс думала, что любовь приходит медленно, но подозревала, что ее семена были посеяны в ту ночь в Нордаллертоне. И она никогда бы это не забыла.

Вчера было не до нежностей, но Кейт спас ее и отомстил за нее. Пруденс могла не одобрять импульсивность и неистовство, но именно эти черты, похоже, помогли драгоценным семенам прорасти.

Потом была ночь. Странная встреча, согретая бренди и подарками, с жаркими поцелуями сквозь холодную решетку. Любовь пришла быстро, яростно и создала уязвимость. Нельзя сейчас признаваться. Кейт может притвориться, что испытывает такое же чувство. Когда оно придет, если придет, оно должно быть честным. Доброта и нежности пока достаточно.

Пруденс выпрямилась и суетливо расправила платье.

— Далеко нам ехать?

— Приблизительно двенадцать миль, но с такими лошадьми и состоянием дорог это займет часа четыре, а то и больше. Лучше потратить время, чем сломать колесо или ось. — Он потянул за светлый бантик на ее корсаже. — Не могу сказать, что возражаю против медленной поездки.

Пруденс оттолкнула его руку, но потом почувствовала себя виноватой.

— Ты не хочешь заехать в Нордаллертон?

Кейт снова потянул за ленточку.

— Нет. Зачем?

— Мне подумалось, ты захочешь забрать трехногую собачку.

— Ах, Тоби! Я по нему скучаю, но Сьюзен считает, что уродливое животное приведет к уродливому ребенку, поэтому я оставила песика Хетти и ее детям.

Кейт справился с одним бантиком.

— Мы можем забрать его, если хочешь.

— Я думала, он тебе не понравился.

— Я его недооценил.

— Я не могу явиться в великолепный Кейнингз с такой собакой, как Тоби.

— Ты моя жена. И можешь иметь любую собаку, какую пожелаешь.

— Я никто, Кейт, да еще без денег, так что мне понадобится все достоинство и антураж, на которые способна.

Кейт разочаровал ее, сказав:

— Это верно.

И оставил в покое бантики. Опустив окно, он крикнул кучеру:

— Мы остановимся в ближайшей приличной гостинице!

— Да-да, сэр.

— Я не хочу останавливаться так близко к Дарлингтону, — запротестовала Пруденс, когда он закрыл окно. — Зачем это? Тебе не нравится мое платье? Лучшего у меня нет.

— Я в восторге от твоего платья, особенно от бантиков на корсаже, но тебе нужно достойное обручальное кольцо.

— Ты рассчитываешь найти его в гостинице?

— Я рассчитываю найти там перо и бумагу, чтобы послать записку другу.

Пруденс слишком хорошо помнила порывистость Кейта.

— Кейт, не надо залезать в долги.

— Я уже в долгу перед Толлбриджем.

— Ненавижу долги. Пожалуйста! Я бы предпочла жить просто.

— Пруденс, прекрати! Я не нищий. Толлбридж на днях получит деньги, Перри пошлет мне мои собственные средства. Видишь ли, провинциальные гостиницы и магазины не принимают расписки от проезжающих.

— Перри?

— Мистер Перегрин Перрьям, хороший друг. Он будет тебя обожать.

— Сомневаюсь.

Кейт только головой покачал, но Пруденс не доверяла этой его безумной манере.

— Ты обещаешь, что не залезешь в долги?

— Слово чести. Можешь извиниться поцелуем за то, что усомнилась во мне.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?

— Это будет просто божественно.

Кейт поддразнивал и одновременно бросал вызов.

Прекрасно.

Стараясь не выдать смятения, Пруденс наклонялась к нему, пока не коснулась губами его рта. Кейт не двигался, потом его рука легла ей на затылок, и он поцеловал ее так, как она помнила, и даже еще жарче.

Пруденс прижалась к нему, как прижималась ночью к холодной решетке, но он был теплый, а его рот жаркий. Ее снова шокировало соприкосновение языков, но изумление быстро прошло, и ее охватило возбуждение. Жар растекался по ней как лихорадка, заставляя прижиматься ближе, пробовать на вкус.

Пруденс шевельнулась в поисках более тесного слияния, но Кейт отстранился, прервав поцелуй и остудив страсть. Господи, они в карете, а не в кровати с опущенным пологом.

Как и прежде, он обнял ее.

Остальное будет потом. Но сейчас в его объятиях, Пруденс чувствовала себя божественно. Сила Кейта, его тепло смягчали все острые углы ее мыслей, все закоулки пуши, загрубевшей от тяжелых лет и недавних баталий. Пруденс таяла.

Кейт был рад обнимать жену, изящную, в чудесных шелках, окутанную изысканным ароматом. Она его навеки, их никто не торопит, им ничто не грозит. Кровь его еще кипела от вспыхнувшей между ними страсти, но Кейт мог справиться с этим. Это жаркое обещание на будущее. А пока у них много часов, чтобы привыкнуть друг к другу, узнавать и учиться, просто радоваться.