— Сначала обрадуйте.

— Экспертиза показала, что брошь была сделана из латуни и покрыта позолотой. Инкрустирована цветным стеклом. Это брошь слуги.

Я кивнул.

— Что ж, плюс один аргумент к моей невиновности.

— Но есть новости и похуже. Бестужев дернул Бронштейна, и этот старых хрыч действительно кое-что нашел. Если вкратце, то интересовалась одна странная парочка Всеволожским полигоном на прошлой неделе. Искали способ туда пробраться. Бронштейн выяснил, что их связали с неким Саней Шельмецом.

— Это еще кто?

— Есть такой мелкий делец на востоке Петрополя. Вечно торчит на Ржевке за Пороховыми, приторговывает и покупает разные труднодоступные вещи. Вот к нему наши двое и обратились.

— Так, значит, этот Шельмец им дуст продал? И, выходит, у него есть кто-то одаренный, раз они фактически напали на полигон отходов?

Корф покачал головой и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги.

— Не так все было. Шельмеца наши сегодня тоже дернули. Саня лишь свел их с человеком, который работал на полигоне. Дальше они договорились сами. Шельмец получил свою комиссию за сводничество и выпал из цепочки.

— А выяснили, с кем свел?

Корф протянул мне лист.

— С ним.

Я осторожно развернул бумагу. Явно ксерокопия с первой страницы личного дела — даже была видна тень от прикрепленной фотографии.

— Борис Романовч Петренко, — прочитал я и уставился на плохо пропечатанную фотографию. — Е мое, я его знаю! Это же Борька, сын сторожа на прудах! Романа Львовича… Тот, кто отравился еще и в больницу уехал…

— Именно, Михаил, — отозвался Корф. — Полагаем, именно он все и организовал.

Я растерянно опустился на кровать, не сводя глаз с фотографии Борьки.

— А ведь мне и в голову не пришло проверить, где он работает, — тихо сказал я. — Да и Борька не раз заменял отца на ночных дежурствах, когда тому нездоровилось. Вот я болван!

Корф положил лист мне на колени.

— Что можешь о нем рассказать?

— Да ничего. Я ж его даже видел мельком — все с доктором разговаривал. Ну то есть семья Петренко давно у нас на земле живет. Люди вроде хорошие. Закон чтут, с соседями дружат, никто на них не жаловался. Люди как люди. Да и не общался я с ними…

— Значит, с Борисом ты не поговорил? — уточнил Корф.

Я покачал головой.

— Он в этот момент был занят тем, что пытался одновременно тошнить и испражняться. Какой уж там разговор… Доктор сказал, что у Бориса сильное отравление, потом я видел, как его на скорой увозили. Во Всеволожскую больницу. Я еще думал попозже к нему заглянуть — поспрашивать, не видел ли чего. А тут вы с такими новостями…

— Ну теперь-то этот Борис Романович точно не избежит допроса. Бестужев с ребятами уже к нему выехал.

— Лишь бы был в сознании, — отозвался я. — И, кстати, что с рыбкой, которую я принес в платке? Я ее из его тарелки стащил.

Корф усмехнулся.

— Это еще одна новость. Правда, не хорошая и не скверная. Рыбка, к слову, оказалась чистой. Нет там следов отравы.

Интересно. Выходит, Борис догадывался или точно знал, что будет с прудами, и выловил себе ужин заранее. Да только, видать, все равно как-то контактировал с дустом, раз так отравился. Может тащить помогал или что-то случилось во время пожара… Как бы то ни было, он явно словил очень большую дозу химии.

— А мне точно нельзя выйти раньше времени? — Я знал, что Корфа не проймет щенячий взгляд, но на всякий случай состроил невинно-страдальческий вид. — Очень уж мне хочется присутствовать на допросе этого Борьки. Аж руки чешутся.

Тайный советник задумался. Молчал долго, словно прикидывал возможные последствия.

— Ну же, Вальтер Макарович, — продолжал канючить я. — Ведь уже доказано, что не я залез на этот химполигон. У вас на руках есть все подтверждения, мое алиби, да и в башке вы у меня так похозяйничали, что я аж таблицу умножения забыл. А ведь я могу быть вам полезен в деле, и вы это знаете.

Корф скрестил руки на груди и нервно барабанил пальцами по рукаву.

— Формально у меня нет оснований дальше тебя удерживать, но! Твой недоброжелатель так и не нанес следующий удар. А мне хотелось бы этого дождаться и поймать негодяя на горячем. Или хотя бы посмотреть, что он задумает и какую мишень выберет.

С одной стороны, шеф был прав. Было бы неплохо проанализировать планы врага. Это поможет прикинуть, в какие мишени он будет метить дальше. С другой — ну на кой черт мне торчать на острове, если я мог и семье помочь, и в расследовании поучаствовать?

А что до Аспиды — пусть уж лучше пытаются бить прямо по мне. Из всей семьи у меня были самые оптимистичные шансы отбиться.

— Ладно, Михаил. Вечером тебя отпустят. После девяти.

— Почему так поздно? — возмутился я.

— Потому что вечером народу глазастого поменьше.

Я насупился. Вот же ж блин. А я-то надеялся помчаться во Всеволожск, упасть на хвост Бестужеву и послушать, что скажет наш Борька-химик. Обломинго. Но сильно давить на Корфа я не стал — шеф и так пошел мне навстречу. Следовало блюсти границы.

Тайный советник попрощался и вышел, а я остался наедине с листом, откуда на меня глядел плохо пропечатанный сын Романа Львовича.

На кой черт тебе это сдалось, а, Борька? Неужели решил подзаработать нечестным путем? Или зуб на нас точил? Будь это какой-то левый человек, я бы понял — ничего личного, просто незаконный заработок. Но Петренко никогда не были склочниками, не подавали нам жалоб, да и волю отца и деда исполняли исправно, насколько я знал.

Была ли у этого Борьки какая-то личная неприязнь к моему роду?

После обеда я скучал, медленно перелистывая Ветхий Завет, когда почувствовал щуп ментального канала, протянувшегося к самой моей голове.

“Михаил Николаевич, добрый день”, — прозвучал мягкий голос Бестужева. — “Не отвлекаю?”

Я не выдержал и расхохотался. О да, я же тут судьбу мира вершу, сидя в камере!

“Что вы, Гавриил Петрович, я всецело ваш. В ваших казематах, знаете ли, маловато развлечений. Вы по поводу Бориса Петренко?”

“Именно. Полагаю, шеф уже поделился с вами новостями”

“Ага. И про Бронштейна, и про Саню Шельмеца, и про этого Борьку. Чем могу помочь?”

Дознаватель помедлил.

“Я сейчас изучаю материалы, которые собрали коллеги из полиции. Пока еду во Всеволожск, готовлюсь. Вы не подскажете, как часто Борис заменял отца?”

“Вопрос лучше адресовать не мне, а сестре. Но, насколько мне известно, не очень часто. Пару раз в месяц, не более. Наш сторож старался не пропускать лишних смен. А почему такой вопрос?”