Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну мам… — голос Алины стал мягче. — Ну теперь-то что уже…
— Мне казалось, что я поступила правильно… и я никогда не думала, что именно ты станешь меня осуждать… именно ты — хотя только ты всю правду знала.
— Мама… ну мама, перестань! — тонко всхлипнула дочь, и в трубке раздались рыдания.
Инна испугалась:
— Алина… Алина, доченька, ну ты-то зачем плачешь?
— Можно, я домой приду? — прорыдала дочь, и у Инны внутри разлилось тепло:
— Зачем ты спрашиваешь? Конечно, приходи, я тебя жду.
Аделина
Игорь Авдеев сидел на диване в моем кабинете и вот уже минут двадцать молчал, сосредоточенно глядя себе под ноги. Новость о погибшей клиентке произвела на него довольно сильное впечатление, я даже заметила, как у Игоря затряслись руки, но он быстро сумел овладеть собой, а руки сунул в карманы халата.
— С вами хочет поговорить следователь, но я бы не хотела, чтобы это происходило в ординаторской, — сказала я негромко, и Авдеев кивнул:
— Да, я понимаю… не надо раньше времени… А… что теперь делать?
— В каком смысле?
— Ну кто-то ведь должен сообщить ее родным.
— Я думаю, это дело следователя, а не наше. Клиентка погибла не в результате медицинских манипуляций, и мы к ее смерти отношения не имеем.
— Даже не знаю, хорошо это или плохо, — буркнул Авдеев.
— Смерть — всегда плохо.
— Надо же… она ведь онкологическая больная была, перенесла операцию, теперь вот вторую, и такая нелепая случайность…
«А ведь мне тоже кажется, что это случайность, — вдруг подумала я, уцепившись за последнее слово Игоря. — Софья Ларичева просто жертва обстоятельств, я почему-то в этом уверена. Никаких доказательств у меня нет, но внутри я твердо убеждена, что так и было — но почему?»
В моем кабинете Авдеев сразу занял позицию в углу дивана, отказался от предложенного кофе и замкнулся, отстранился. Я не стала отвлекать его пустыми разговорами, открыла файл с картой прооперированной вчера клиентки и начала просматривать данные вечернего обхода дежурным врачом.
Следователь Невзоров постучал в дверь примерно минут через сорок, и Авдеев встал, одернул халат, поправил пропуск на кармане.
— Игорь Александрович, вы не волнуйтесь, это всего лишь разговор, — сразу заметил эти манипуляции Невзоров, входя в кабинет.
— Я не волнуюсь, — пожал плечами Авдеев.
— Тогда сейчас быстренько пробежимся по истории клиентки, и я вас отпущу. Мне нужно узнать все, что известно вам о Софье Ларичевой, — располагаясь на краю длинного стола и раскладывая папку с бланками, сказал Невзоров.
— Не буду вам мешать, — закрыв файл, я встала и направилась к двери.
— Да вы и не мешаете, — заметил следователь, но я не стала оставаться, чтобы не смущать своим присутствием и без того разволновавшегося Авдеева.
Мне нужно было переговорить с Матвеем, чтобы рассказать о своих подозрениях. Почему-то мне казалось, что все упирается в ошибку и на месте Ларичевой должен был быть кто-то другой. Вернее, другая, и мы оба в первый же момент подумали об одном и том же человеке.
Матвей был прав — вокруг Инны Калмыковой накопилось слишком много вопросов и каких-то странных недомолвок, включая анонимное письмо из московской клиники, и то, что она вдруг начала выпивать, не будучи замеченной в подобном за два года работы. Приходилось признать — муж был прав, настаивая на том, чтобы я выяснила некоторые моменты биографии анестезиолога.
Матвей готовился к операции, сидел за компьютером, просматривая данные и еще раз выверяя макет. Лицо его было сосредоточенным, брови нахмурены — явный признак того, что Мажаров нервничает. А вот это было совершенно нехарактерно для моего мужа — нервничать перед операцией.
— Ты что-то хотела, Деля? — спросил он, заметив мое присутствие.
— Да. Но, видимо, лучше отложить разговор до обеда.
— Почему? — удивился Матвей, откатываясь от стола и закидывая руки за голову.
— Мне кажется, ты… — я смешалась, подыскивая нужное слово.
— Я — что? Ты думаешь, что нервничаю?
— Мне показалось, что ты выглядишь как-то иначе, чем обычно перед операцией.
— Деля, договаривай. Ты хотела поговорить о том, что произошло в котельной? Ты тоже думаешь, что это как-то связано с Инной Калмыковой?
Я села на подоконник возле стола Матвея и посмотрела на мужа в упор:
— То есть ты считаешь так же?
— Убитая слишком похожа на нашего анестезиолога. И комплекция, и рост, и цвет волос, и даже в лице что-то было.
Такое количество совпадений мне не понравилось, и я пробормотала:
— Погоди… а может, мы все-таки ошибаемся, и это было самоубийство? Ведь у Ларичевой были причины, если подумать. Она перенесла операцию по поводу онкологии, возможно… — но Матвей перебил:
— Не фантазируй, Деля. Я видел результаты ее анализов, там все чисто, именно поэтому ей и разрешили маммопластику. Есть справка, подписанная оперировавшим ее врачом — с опухолью они справились, никаких противопоказаний к восстановительной операции не было. С чего бы Ларичевой лезть в петлю? Авдеев проделал отличную работу, Софью вот-вот должны были выписать. Не было у нее причин лезть в петлю. И потом — ну ведь ты сама обратила внимание следователя на то, что с таким ростом Ларичева не могла сама повеситься на крюке, и длина веревки тоже об этом говорит, и то, что рядом не было никакого предмета, на который Ларичева могла бы встать, чтобы потом… ну ты понимаешь. Так что перестань выдумывать то, чего не было. Надо рассказать следователю о Калмыковой. Кстати, — Матвей оттолкнулся и встал, подошел ко мне и, глядя поверх моего плеча в окно, спросил: — Ты, конечно, не удосужилась позвонить своему горздравовскому приятелю?
— Времени не было, — призналась я. — Но, пожалуй, можно сделать это сейчас, думаю, он уже на месте.
Набрав номер, я долго слушала гудки в трубке. А ведь рабочий день в Горздраве начался час назад, но, похоже, мой приятель предпочитал принцип «начальство не опаздывает».
Наконец в трубке вместо гудков раздался глуховатый мужской голос:
— Да, Аделина, слушаю.
— Доброе утро, Илья. Ну так что там насчет моей просьбы?
— Не знаю, зачем тебе это нужно, раз уж ты взяла Калмыкову на работу, но информации о ней не так много. Из московской клиники она уволилась сама, по семейным обстоятельствам, и буквально через день после увольнения уехала куда-то на Волгу.
— Точно? Уволилась по собственному желанию, а не по статье за халатность?
— Да какая халатность, ну ты о