Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Надо как-то повнимательнее к людям, — думал Кайзельгауз, шагая по коридору к палате. — Иначе я рискую повторить путь своего отца, хотя ужасно этого не хочу. Отец никогда не знает ни фамилий, ни того, как пациент выглядит, он потом даже в коридоре узнать не может. Нельзя так… в пластике особенно нельзя».
— Ты тогда первый иди, — попросил он Влада. — А я зайду ко вчерашней клиентке, с утра был, но еще раз зайду.
— Как скажешь.
Семен пробыл в палате своей первой клиентки минут десять — снова осмотрел повязку, проверил, как застегнут корсет, измерил давление и посмотрел температурный лист, укрепленный на стене в изголовье кровати.
— Ну что, доктор, все в порядке? — обеспокоенно спросила клиентка. — Вы второй раз зашли… у меня что-то не так?
— Что вы, все отлично, — заверил Семен. — А зашел я просто так, проверить… вы у меня в этой клинике первая клиентка.
— А, то есть дебют у вас?
— В каком-то смысле.
— Тогда понятно. А я уж было решила, что осложнения какие-то… но я ничего не чувствую. И не болит ничего, тянет только немного… но сестра сказала, что так и должно быть — верно?
— Верно, — кивнул Семен.
— Тогда я спокойна, — объявила клиентка, откидываясь на подушку. — Скорее бы результат увидеть.
— Обещаю, он вас не разочарует.
Семен пообещал, что зайдет еще раз перед окончанием рабочего дня, и пошел осматривать клиентку, которую так неудачно окрестил госпожой Белладонной.
Довольно молодая женщина сидела на кровати в длинной фланелевой рубашке. Семен удивился — на улице стояла жара, и, хотя в палате работал кондиционер, тут тоже было душно.
— Вам не жарко, Дина Львовна?
Та передернула плечами и поежилась:
— Я привыкла.
— К чему привыкли? — ногой потянув к себе табурет, спросил Семен.
— Укутываться в любую погоду, — отрезала клиентка, скрестив на груди руки. — Вы только представьте, что такое для женщины иметь одну грудь третьего размера, а вторую — минус первого?
— Зря вы так. Никакого минус первого у вас нет. Да, одна грудь немного меньше, но мы это сегодня исправим. Вопрос-то не в этом, Дина Львовна.
— А в чем?
— В том, как вы собираетесь жить дальше. Мне кажется, одна лишь операция не решит ваших проблем, не находите?
Она опустила голову:
— Психолог тоже так сказал.
— А он не предложил вам после операции пройти курс психотерапии?
— А что — надо? — клиентка бросила на него враждебный взгляд.
— Я бы вам очень советовал. Вы ведь привлекательная молодая женщина, и ваша проблема вовсе не в разном размере груди, я уже сказал — это самое простое. Вам нужно себя принять, полюбить.
— Вы ведь хирург, Семен Борисович?
— Да.
— Тогда занимайтесь своим делом, хорошо? А со своей головой я сама разберусь.
— Знаете, Дина Львовна, а ведь мне, как хирургу, было бы обидно понимать, что я работал зря.
— Как это — зря? — удивилась она.
— А вот так. Цель нашей клиники ведь какая? Чтобы, уходя от нас, клиент чувствовал себя счастливым. А вы этого не хотите. И выходит, что сегодня я потрачу пару часов своего рабочего времени не для того, чтобы вы обрели равновесие, а просто потому, что у меня в графике стоит операция по увеличению правой молочной железы. Мне бы этого не хотелось. Понимаете, есть техническая сторона вопроса — сама операция, ее ход, послеоперационный период, восстановление. Но есть ведь и другая — то, как вы будете воспринимать себя после. Вот скажите, что вы сейчас видите? — он взял с тумбочки зеркало и повернул его к клиентке.
— То же, что и вы, когда смотрите на меня. Полное отсутствие груди справа.
— А я вижу другое. Например, прекрасные волосы натурального цвета — такие редко встретишь сейчас, в основном-то все красят. И лицо вижу очень привлекательное, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос, хорошо очерченные губы, — Семен говорил это и замечал, как лицо клиентки светлеет, а суровая складка между бровей разглаживается. — У вас очень тонкие запястья и щиколотки, раньше говорили, что это признак породы.
— Как вы это под слоем жира-то разглядели?
— А что тут разглядывать? Я просто понял, что вы стараетесь сделать себя как можно менее привлекательной, чтобы не акцентировать внимания на пустяковом дефекте, который легко исправить. В общем, пока время еще есть, вы подумайте над моими словами, Дина Львовна. И еще подумайте — если все это вижу я, то ведь наверняка и еще кто-то увидит. Или видит уже, просто вы от этого отмахиваетесь, взращивая и лелея свой комплекс.
Он вернул зеркало на тумбочку и встал, развернулся к выходу и вдруг услышал негромкое:
— Спасибо вам, Семен Борисович…
— Пока еще не за что.
— Нет, уже есть. Поверьте, уже есть.
Инна
Всю ночь они с Алиной просидели в комнате Инны, обнявшись и то и дело начиная плакать и успокаивать друг друга. У Калмыковой внутри зашевелилось что-то похожее на надежду — может, дочь одумается и перестанет вести себя как капризный подросток? Мелькнула даже мысль — а может, рассказать ей все? Все, из-за чего их жизнь превратилась в череду сплошных переездов и смен места жительства? Но потом Инна поняла, что сейчас не время для таких признаний — отношения с дочерью по-прежнему висели на волоске, и то, что возникло у них сегодня ночью, нужно сперва укрепить, а потом уж…
Утром Алина вдруг собрала рюкзак и, даже не позавтракав, ушла из дома, пообещав, однако, вернуться вечером.
— Да не смотри ты на меня так, — попросила она уже с порога. — Я на работу иду устраиваться.
И Инна не нашла в себе мужества спросить, куда именно, побоявшись опять разрушить все.
Она разбудила Даню, отвезла его в лагерь, строго-настрого наказав ни с кем больше не говорить и ничего ни у кого не брать, а также не снимать часы, в которых было почасовое напоминание об инъекциях, проверила футляр со шприц-ручкой в его рюкзаке и вернулась домой. Нужно было чем-то занять себя до вечера, когда настанет время забирать сына, и Инна взялась за генеральную уборку.
Она стояла на подоконнике кухонного окна и цепляла на крючки выстиранную занавеску, когда увидела въезжающую во двор машину Аделины Драгун. Ярко-красную «мазду» трудно было перепутать, таких машин в городе, кажется, больше не было.
«Зачем она приехала?» — подумала Инна, спрыгивая с подоконника и на ходу пытаясь привести себя