справились, и просто построили вокруг стену. По каким-то причинам Лего и сами не желают покидать пределы зоны. Думаю, стена им не помеха... Как бы то ни было, мы иногда приезжаем для экстрима: ночью охотимся на Лего. Озерные люди готовят нам встречу, а мы даем им кое-какие подарки.

“Подачки”, – мысленно поправил его я.

Габриэль прищурил желтые глаза:

– Пойдешь с нами?

– На охоту за Лего? – удивился я.

– Да! – оживленно сказал росс. – На этих древних раритетных байках, с древними же автоматами и факелами! Рев мотора, грохот пушек, чад факелов – это так... так дико и прекрасно! Иногда мне хочется пожить в те далекие времена и испытать подлинный вкус опасности!

– Договорной войны с Отщепенцами вам, получается, мало? – осведомился я.

– Не мало, – хмыкнул Габриэль. – Просто одно и то же приедается. Война войной, а охота охотой. Ну, так как? Ты с нами?

Узна́ю побольше о Лего, подумал я. Заодно проверю свои боевые навыки. Подействует ли моя волшба на Лего?

Я кивнул:

– С вами.

Вмешалась Кира:

– Я тоже!

– Как угодно, – равнодушно сказал Габриэль. – Но байк у вас будет один на двоих. Лишних нет. Хотя... берите квадроцикл – на нем все равно никто не любит ездить – не такой драйв.

– Зачем тебе это? – прошептал я ей на ухо, когда росс отошел.

– Я любопытная, – сообщила Кира. – Мне интересно, как происходит охота... и что такое эти Лего.

Помолчав, добавила:

– Когда-нибудь в будущем я напишу летопись... Она будет называться “Хроники Поганого поля”. И там будет только правда – то, что я пережила сама. И эта книга заменит все те бесполезные тома, в которых много слов и мало смысла.

– Для полноценной книги надо пересечь поле вдоль и поперек, – сказал я.

– А мы чем занимаемся? Я думаю, это знак судьбы, хотя я не особо верю в судьбу. Я встретила тебя, а у тебя, извини, шило в заднице – не можешь сидеть на месте, даже если в этом месте тебя кормят, поят и обхаживают две прелестные служанки... В мужья ты не годишься – слишком много в тебе авантюризма, а вот в попутчики для долгих странствий – вполне себе.

Кира улыбнулась мне так, как никогда до этого не улыбалась – почти соблазнительно. И пошла к сараю с байками. А я остался стоять на месте, хлопая ушами.

Для меня было откровением то, что она, во-первых, “примеряла” на меня роль мужа (хотя чему я удивляюсь? Все свободные женщины делают это по отношению к мужику, который долго болтается поблизости), во-вторых, считает меня авантюристом (я всегда думал о себе как о домашнем мальчике, который вынужден куда-то постоянно ехать, но в глубине души мечтает об оседлой жизни), а в-третьих, отказала мне в праве быть претендентом на ее руку и сердце.

Я даже не знал, радоваться мне, печалиться или забить.

Наверное, все-таки следовало забить.

***

В ожидании вечера и начала охоты, о правилах которой никто не потрудился поставить нас с Кирой в известность, мы слонялись по округе. Посетили островной городок – он производил, с одной стороны, впечатление чего-то жутко экзотического, а с другой – внушал уныние бедностью и примитивностью.

Ветхие домишки, склепанные из досок, фанеры, жести – не дома, а хибары. Грязные тесные улочки. Чад, поднимающийся от очагов, где готовили пищу, и кузен. Никакого электричества – только жировые свечи и факелы, только хардкор. Бедно одетые люди при виде нас и россов чуть ли не падали ниц, как перед богами. Наверное, россы и были для них богами, снисходившими время от времени с дарами.

Дары россов, как я понял, – это лекарства, небьющаяся посуда, ткани и совсем простенькие приборы вроде параболических печей. И даже такие примитивные приблуды встречались у Озерных людей очень редко. Россы их не баловали.

Откуда брался бензин, я так и не выяснил. Вряд ли он сохранился со времен Эры Тельца. Или “эпохи буржуев”, как я называл это время про себя. Очевидно, его привозили россы. Байками в отсутствие “богов” местные не пользовались, а только следили, чтобы они находились в целости и сохранности.

Поначалу меня удивило, что Озерные люди ютятся на островках, хотя вокруг места хоть отбавляй. Потом сообразил, что местность вокруг озера переполнена Поганью, которая может напасть даже днем – из-за обилия укромных темных местечек. Острова – самая безопасная территория. Не исключено, что если бы не россы-туристы, бедолаги давно бы откочевали из этих мест рядом с “зоной”. Возможность попрошайничать держит их на месте.

Или привычка. Ведь часто бывает, что жить в ужасных условиях людей заставляет простая привычка, и ничего более. Спросишь такого застрявшего в рутине человека, почему он остается и страдает, – так он найдет с десяток причин. Мозг вообще большой выдумщик – у него обширный опыт оправдания глупых поступков.

Посреди островного городка высился храм какого-то языческого божка. Храм был деревянный, восьмиугольный, с крышей наподобие двух рогов. Монотеизм в Поганом поле не в почете. Чем разрозненнее и беднее народ, тем больше он склонен к различным суевериям и поклонению местечковым божкам. Или же в этом виновата волшба.

Ели мы с Кирой в купе – то есть хате, – тогда как россы были приглашены на званый ужин к аборигенам, которые, судя по всему, выскребли из сусеков последнее, чтобы уважить дорогих гостей. Нас с Кирой никто не звал, а мы и не горели желанием. Я успел вздремнуть на своей койке – в последнее время заметил за собой счастливую способность засыпать быстро почти где угодно.

С наступлением сумерек площадка возле ворот в заборе осветилась десятком факелов. Мы вышли из вагона – поезд продолжал неподвижно висеть над шестиугольной дорогой. Я подумал, что антигравитационные двигатели (или что там еще у этого поезда?) либо очень экономичные, либо у них есть бесконечные батареи, как у Решетникова. Вообще, я не верил в perpetuum mobile – вечный двигатель. Батарея Решетникова когда-нибудь иссякнет – возможно, раньше заявленных ста лет. Но наш поезд однозначно собирался висеть в пространстве двое суток, а потом еще двигаться назад.

Квадроциклы и мотоциклы вывели из сарая и выстроили в ряд перед забором. Аборигены, суетящиеся вокруг, были те же, что и при встрече. Я догадывался, что остальным просто-напросто запретили беспокоить гостей и покидать островки. Судя по сытым мордам, избранные туземцы занимали высокие положения