— Конечно, — отзывается цветочек.

Завершив разговор, звоню Никите. Пока слушаю гудки, от волнения вжимаю пальцы в металлический корпус. Щербаков не отвечает.

Я гипнотизирую телефон в руках. Не знаю, что дальше делать. Ничего не остается, кроме как ждать. Опять ждать…

Когда собираюсь сходить к Денису и проверить, как он, телефон снова звонит. Номер мне незнаком. Отчего-то тревога сковывает с новой силой.

— Да, — коротко отвечаю я.

В трубке слышны частые вздохи, а потом звучит бесцветный голос, по которому невозможно узнать настроение человека:

— Это Полина, жена Владимира. Нам бы поговорить.

— О чем?

— О ком. О моем муже.

— Я…

— Нет, не торопись отказываться, — перебивает Третьякова, правильно поняв мою реакцию. — С глазу на глаз будет, конечно, лучше. Я привыкла видеть собеседника при разговоре. Но если ты откажешься, то можем и по телефону все обсудить. Так или иначе общения с моей семьей тебе не избежать.

— Ты хочешь встретиться в то время, когда Вова находится в изоляторе временного содержания? — уточняю я.

— Ты уже в курсе? Хотя почему нет, если твой дружок здесь замешан…

Все-таки из-за Никиты… Боже… Я догадывалась, но до последнего это отрицала.

— Через час в кафе у твоего дома. Адрес я знаю, — продолжает настаивать Полина.

Я кусаю губу, думая над ответом. Естественно, никакой встречи и разговора не будет, о чем я и собираюсь сказать, но Третьякова опять опережает:

— Или я приеду к тебе домой. Только сомневаюсь, что тебе хотелось бы встречаться со мной на своей территории. Поверь, я тоже не испытываю желания быть там, где вы совокупляетесь с моим мужем.

Пульс против воли ускоряется. Следовало бы положить трубку, но я почему-то этого не делаю.

— Вова приставил к нам охрану. Ты вряд ли попадешь в квартиру. Можешь сказать все по телефону, никаких личных встреч не будет, — уверенно произношу я.

— Даже так… — задумчиво хмыкает Полина. — В принципе, мне все равно, где и как об этом говорить. Ты, наверное, видела в прессе информацию о нашем разводе? В действительности мы с Владимиром этого не допустим. Наш брак устраивает обе семьи. Я пообещала мужу молчать, но… так ведь нечестно, да, Настя? Ни по отношению к тебе и твоему ребенку, ни по отношению ко мне. С какой стати я должна закрывать глаза на измены мужа и подыгрывать ему, когда он идет против установленных правил? Уговор был, что Вова просто трахает тебя. Но в последнее время он как будто с катушек слетел. Каждый день скандалил, начал пить, забил на работу. А пару дней назад и вовсе избил некоего Щербакова, который якобы пытался тебя изнасиловать. С виду Вова кажется спокойным, серьезным и рассудительным, но это совершенно не так. После смерти Игоря что-то в нем бесповоротно изменилось. С тех пор Вова на учете у психиатра, а брачный контракт составлен таким образом, что по факту все принадлежит мне. До недавнего времени в нашей семье все было благополучно и спокойно, каждый занимался своим делом, но потом появилась ты. И тут Вова решил, что хочет трахать тебя на стороне и общаться со своим ребенком, потому что я не могу родить своих детей. Думала, бизнес важнее, закрою глаза, но на днях приехала в парк, где вы были втроем, и поняла, что нет. Ничего не получится. Я против.

Боль впивается в горло, на грудь начинает давить.

— Ты лжешь…

— А ты живешь в иллюзиях. Человек, который родился в роскоши и зарабатывает миллионы, вдруг возьмет и откажется от всех благ ради какой-то простушки? — Слышится заливистый, мелодичный, словно звон колокольчиков, смех. — Бред! Но даже если допустить подобный вариант, то, по-твоему, что случится потом? А я тебе скажу: Вова пресытится сексом и начнет винить тебя не только в смерти брата, но и в том, что ты лишила его всех благ. Ты ведь чуть срок моему мужу не организовала своим блядством. Завтра у Вовы суд. Серьезное наказание ему, конечно, не светит, я все решила. Договорилась с твоим дружком и компенсировала ему деньгами бессовестную вспышку агрессии у Вовы. Но ты, Настя, подумай, нужны ли тебе такие отношения? Или лучше, как Щербаков, примешь конверт с приличной суммой и исчезнешь с нашего горизонта, будто тебя и не было? Иначе мне придется подключить родственные связи и поискать другие методы влияния. Например, позвонить двоюродной сестре, которая работает в органах опеки и попечительства, и написать на тебя жалобу. Скорее всего, родительских прав тебя не лишат, но ребенка на время изымут. Тогда на собственной шкуре испытаешь, каково это — когда забирают твое.

Между лопатками ползут капельки пота. С каждым вдохом тяжесть в груди становится лишь сильнее, в душе поселяется мрачная обреченность. Как же невыносимо больно слушать это все. Дико!

Закрываю глаза и мечтаю только об одном: отмотать время назад и не встречаться тем вечером с Вовой и его женой у детского сада. Чтобы не испытывать эту мучительную агонию и страх перед будущим.

— Ну что ты молчишь?

Сердце колотится на разрыв, на глаза наворачиваются слезы.

— Не звони сюда больше, — отвечаю я.

Завершаю разговор и переношу номер Третьяковой в черный список. До кучи хочется и Вовин закинуть туда же, но решаю с этим повременить.

Глава 28

— Настя, у вас все в порядке? — спрашивает Татьяна Павловна.

Я только что проводила педиатра и вернулась на кухню. Плакать не собиралась, но слова Полины, что она попытается насолить нам с Денисом, если я продолжу встречи с ее мужем, не выходят из памяти. Зачем-то представляю, как нас с сыном разлучают, как его забирают от меня к незнакомым людям и детям.

Этот разговор выбил из колеи. Казалось, хуже быть не может, но я заблуждалась. Денис — беззащитный ребенок, он не имеет отношения к тому, что сейчас происходит между Вовой и его женой. Разве адекватная, горячо влюбленная женщина сможет навредить сыну своего любимого, точно зная, что это затронет его чувства? Я бы ни за что не опустилась до подобной низости.

— Вы из-за Дениса расстроились? — продолжает допрос няня. — Он обязательно поправится. Все детки болеют. Одни часто, другие поменьше. Хотите, я останусь на ночь, чтобы было не так страшно?

Слезы начинают течь по щекам еще сильнее от ее слов и трепетного, искреннего участия. Не могу взять себя в руки. Это минутная слабость. Я не привыкла, чтобы кто-то был рядом и помогал, поддерживал, когда плохо.

— Нет, я справлюсь. Спасибо, Татьяна Павловна. Единственное… могу я вас попросить? — говорю,