— Если уж ты решил сделать серию интервью с политэмигрантами, то твоя коллекция будет неполной без Рейли Табаки.

Микки печально усмехнулся.

— Я бы отдал душу дьяволу, чтобы добраться до этого таинственного Табаки. Увы, это просто невозможно; как выражался старик Редьярд, «куда по утрам уходит туман, найдешь там его следы».

— Мне приходилось встречаться с ним в нашем банке по служебным делам. У нас есть досье на всех наших клиентов. Может быть, мне удастся устроить вашу встречу, — небрежно сказал Рамон; Майкл замер, еще не надев пальто, и потрясенно уставился на него.

— Я уже пять лет разыскиваю его. Если бы тебе удалось…

— Позвони мне завтра, часов в двенадцать. Я попробую что-нибудь придумать.

В дверях Майкл поцеловал Изабеллу.

— Насколько я понимаю, домой ты сегодня не собираешься?

— А я и так дома. — Она чмокнула его в щеку. — Я временно поселилась на Кадогэн-сквер лишь для того, чтобы ты не сразу обо всем догадался, но теперь, я думаю, это уже ни к чему.

— Твой Рамон потрясный мужик, — заявил Майкл, и она совершенно неожиданно почувствовала острый приступ ревности, как будто другая женщина пыталась претендовать на внимание Рамона. Постаралась избавиться от этого наваждения, но тщетно. За всю жизнь это было первым нехорошим чувством по отношению к Микки; она вернулась в спальню, но оно все никак не проходило, более того, еще усилилось, когда Рамон произнес:

— Знаешь, а твой брат мне очень понравился. Он один из тех незаурядных личностей, что встречаются весьма редко.

Ей стало стыдно за свои недобрые чувства к Микки. Ну как она могла хоть на секунду усомниться, что Рамон самый настоящий мужчина, без всяких отклонений. Конечно, Майкл понравился ему благодаря своему обаянию и острому уму, и еще потому, что он ее брат — и все же, все же это грязное, подленькое чувство не покидало ее.

Она наклонилась над кроватью и поцеловала Рамона с такой страстью, что даже сама удивилась. Он на мгновенье оторопел, но его губы тут же распахнулись ей навстречу, их языки сплелись, обволакивая друг друга, как два скользких спаривающихся угря.

В конце концов она оторвалась от него и пристально посмотрела ему в лицо.

— Ты, значит, неделями шляешься где-то по Европе, я тут изнываю вся, а когда ты возвращаешься, то валяешься без толку в постели и только лопаешь и спишь, — упрекнула его голосом, севшим от охватившего ее желания. — И тебе абсолютно наплевать на свою няньку или, точнее, прислугу. Ну что же, мистер Рамон, заявляю вам со всей ответственностью, что сегодня день получки и я намерена потребовать с вас плату за все это время.

— Тебе придется мне немного помочь.

— Лежи спокойно. Не двигайся. Это приказ. Мы сами обо всем позаботимся.

Она приподняла одеяло, сунула руку, и ее голос превратился в томное воркование.

— Мы обо всем позаботимся с ним вдвоем. А ты ни во что не вмешивайся.

Потом осторожно взобралась на него, стараясь не задеть перебинтованной груди. Когда член оказался внутри нее, Белла увидела в зеленом зеркале глаз Рамона отражение своего собственного желания и почувствовала, как все ее сомнения разом улетучились. Он принадлежал ей, и только ей.

Потом она лежала, прижавшись к его здоровому плечу, умиротворенная и счастливая, и они лениво переговаривались в темноте, балансируя на тонкой грани между сном и бодрствованием. Когда он снова упомянул Майкла, ей стало совестно за свои недавние подозрения. Было так хорошо и так покойно, она доверяла Рамону, как самой себе. Ей захотелось все ему объяснить, поделиться своими переживаниями.

— Бедный Микки, я и не подозревала, как он страдал все эти годы. Я была самым близким ему человеком, и тем не менее даже я ничего не знала. И только несколько дней назад, и то совершенно случайно, я узнала, что он гомосексуалист…

Эти слова слетели с губ прежде, чем она успела их остановить, и Изабелла вдруг ужаснулась тому, что сделала. Микки доверился ей, а она… Содрогнулась, ожидая реакцию Рамона. Однако услышала совсем не то, чего ожидала услышать.

— Да, — спокойно подтвердил он. — Я догадался. Есть определенные признаки, по котором нельзя ошибиться. Я знал это уже через полчаса после его прихода.

Она почувствовала огромное облегчение. Рамон сам догадался, значит, можно не упрекать себя в предательстве.

— И тебя это не отталкивает?

— Абсолютно, — заверил Рамон. — Многие из них весьма талантливые, творческие и умные люди.

— Да-да, Майкл именно такой. Сначала я была шокирована, но теперь мне на это наплевать. Я по-прежнему его очень люблю. И все же я беспокоюсь, как бы его не привлекли к суду за такие дела.

— Ну, не думаю, что в наше время такое возможно. Общество уже признало…

— Ты не понимаешь, Рамон. Майкл предпочитает черных, а живет он в Южной Африке.

— Это другое дело. Тогда у него в самом деле могут быть неприятности.

Майкл позвонил из телефонной будки на Флит стрит без нескольких минут двенадцать; Рамон поднял трубку уже на втором звонке.

— У меня для тебя хорошие новости. Рейли Табака в Лондоне, и он знает о тебе. Это ты в шестидесятом году написал серию статей под заголовком «Ярость»?

— Да, шесть статей для «Мейл»; из-за них газета была запрещена службой безопасности.

— Ну так вот, Табака их читал, и они ему понравились. Он согласился с тобой встретиться.

— Боже мой, Рамон. Я просто не знаю, как тебя благодарить. Это самый чудесный случай…

Рамон бесцеремонно оборвал его излияния.

— Он встретится с тобой сегодня вечером, но на определенных условиях.

— Я готов принять любые.

— На встречу ты придешь один. Разумеется, без оружия, и никаких магнитофонов или фотоаппаратов. Он не хочет, чтобы его снимали или записывали голос. На Шепард Буш есть небольшая пивная. — Он продиктовал Майклу адрес. — Ты должен быть там сегодня в семь. В руках у тебя будет букет гвоздик. Тебя встретят и проводят к нему.

— Отлично, я все понял.

— И еще одно условие. Табака хочет прочесть запись этого интервью, прежде чем ты его опубликуешь.

Майкл замолчал на пять долгих секунд. Это требование противоречило всем его журналистским принципам. Оно было равносильно цензуре и бросало тень на профессиональную репутацию. Тем не менее, ценой этому было интервью с одним из самых неуловимых людей во всей Африке.

— Хорошо, — скрепя сердце согласился он. — Я дам прочесть текст. — Затем голос повеселел. — За мной должок, Рамон. Завтра вечером я зайду к тебе и обо всем расскажу.

— Не забудь прихватить бутылку.

Не теряя ни минуты, Майкл помчался обратно на Кадогэн-сквер. Добравшись до телефона, он тут же отменил все остальные встречи, назначенные на этот день, и принялся разрабатывать план предстоящего интервью. Задача перед ним стояла не из легких. Вопросы должны были быть прямыми и нелицеприятными, но в то же время важно было не обидеть Табаку, чтобы у того не пропало желание беседовать. Нужно было продемонстрировать искренность и понимание и одновременно должную суровость, ибо он имел дело с человеком, намеренно вступившим на путь насилия и жестокости. Чтобы внушить ему доверие, вопросы должны звучать сдержанно и нейтрально, но при этом заставлять его полностью раскрываться. Больше всего он не хотел, чтобы интервью вылилось в пересказ бесчисленных радикальных лозунгов и упражнения в революционной риторике.