на плечи. — Отличная работа. Лучшая ученица года. Я так рада, что наши маленькие… неурядицы теперь позади.

Приехавший за мной отец не мог поверить этой новости. Я видела, каким счастливым я сделала его, и знала, что это победа для всего нашего племени и личный триумф для нашей семьи. Видя восторг отца, я и сама прослезилась от радости. Мне не верилось, что я, его маленькая дочка, могла оправдать его ожидания.

Отец объявил, что я заслуживаю награды и в пределах разумного могу выбирать все, что захочу. Я выбрала цепочку из чистого золота и, совершенно счастливая, надела ее, когда мы возвращались домой в деревню.

Как только мы приехали, отец объявил новость: я обставила всех городских арабских девочек и вышла в первые ученицы года. Маму это поразило и, кажется, даже на бабулю произвело впечатление. Но Мо и Омер надулись — особенно когда увидели мою новенькую, блестящую золотую цепочку. Почему все так носятся с Халимой, спрашивали они. Почему ей достаются все подарки? Почему их, мальчиков, не отправляют в большую школу?

Мо недавно поступил в сельскую школу. Отец обещал отправить его в город, если он будет хорошо учиться, но первые результаты не слишком обнадеживали. В своем классе он был примерно на десятом месте.

— Ты должен равняться на Халиму, — заявил отец. — Ты десятый в классе, потому что единственное твое желание — иметь побольше игрушек. Ты должен хотеть учиться, гореть этим желанием. Ты должен жаждать этого, как Халима. Она учится, потому что ей это нравится…

Мо и Омер злобно ретировались, проигнорировав эти слова, сказанные им вдогонку. Позже я заметила, что они исчеркали мои учебники и разрисовали их грубыми картинками. Мама позвала Мо и Омера и спросила, кто это сделал. Оба они отнекивались, один винил другого. В конце концов мама вышла из себя и поколотила обоих. В итоге братья возненавидели меня еще больше.

Я не знала, что Омер решил, будто у меня в школе есть несправедливое преимущество: белая ресница. Ей, по его мнению, я была обязана всеми своими умственными способностями. И поэтому придумал, как от нее избавиться. Он сказал брату, что подержит меня, а Мо должен отрезать ресницу.

Однако Мо поинтересовался, с какой стати именно ему отведена такая роль. Омер упирал на его старшинство, однако тот все равно отказался. Омер поднял его на смех и заявил, что и сам справится.

На следующий день после моего возвращения из школы они подошли ко мне. Я несла на задворки корзину со стираным бельем, когда Омер позвал меня:

— Ратиби, иди сюда, я кое-что тебе покажу!

Когда я подошла взглянуть, в чем дело, он выставил ногу и сделал мне подсечку. Как только я упала, он уселся на меня сверху, а Мо прижал к земле мои руки и ноги. Пока Омер скакал у меня на животе и пытался придушить меня, я кричала, предполагая, что это просто шуточная потасовка, хотя и довольно неприятная.

Но крики сразу же застыли у меня в горле, когда я заметила большой, острый разделочный нож, сверкающий на солнце. Я уставилась на Омера, подносившего нож все ближе и ближе ко мне — в глазах его горело яростное безумие. В свои пять лет Омер был бесстрашен и силен не по годам. Я попыталась оттолкнуть его руку с ножом, но Мо крепко держал меня. Когда я ослабела, Омер свободной рукой потянулся и схватил мое веко. Нож рванулся вниз.

— Помогите! — закричала я. — Помогите! Он меня убьет!

— Я ее отрежу! — вопил Омер. — Тогда мы все будем одинаковые! Мы все будем равны!

Он полоснул ножом, лезвие мелькнуло у моего глаза, и я ощутила ужасный рывок в глазнице. Меня пронзило болью. С торжествующим криком Омер поднял что-то вверх.

— Белая ресница! — воскликнул он. — Я ее отрезал! Я ее отрезал!

Он отбросил в сторону крошечный белый кусочек и повернулся ко мне:

— Теперь я покончу с этим! — кричал он. — Я ее вытащу! Я ее отрежу! Я с ней покончу!

Он снова наклонился ко мне с ножом, и я почувствовала, как страх волной окатил меня. Но внезапно я уловила серое пятнышко сбоку от него, после чего последовал оглушительный треск: бабушкина большая палка огрела Омера по голове. Через миг он с ошарашенным видом лежал на земле. Бабушкина рука рванулась вниз и подняла упавший нож. Когда Мо попытался убежать, она схватила его за волосы и потащила назад.

— Что происходит, во имя Аллаха? — воскликнула она, размахивая ножом. — Ты думаешь, это игрушка, да? Хочешь в ножички поиграть с бабушкой?!

Мо разразился слезами. Через несколько секунд на место происшествия явились мама и отец. При виде ножа они пришли в ужас. Каждый из них приступил к допросу рыдающего Мохаммеда: почему его младший брат пытался убить меня? Что касается Омера, он сидел там, где упал, ошеломленный и смущенный. Бабуля от души его приложила, и он был слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы.

Омеру удалось отрезать изрядный кусок моей белой ресницы, но в остальном она оказалась неповрежденной. Отец вздохнул с облегчением, однако неприятные последствия нападения только начались. Мама повздорила с ним, сказав, что отныне он должен будет привозить подарок для каждого из детей, не только для меня. В противном случае Омер может по-настоящему навредить мне — для этого он достаточно зол и достаточно ревнив.

И надо бы отцу прекратить всю эту шумиху вокруг моей белой ресницы, даже если эта ресница и вправду принесла нам большую удачу, а мне — знания. Потом мама обратилась ко мне. Я должна перестать бахвалиться своими подарками и дразнить братьев. Это правда, я их дразнила. С подарком в руках я выплясывала перед Мо и Омером и припевала: «Глядите, что у меня есть! Глядите, что у меня есть!»

Ну отлично, мама выступила в роли миротворца, а как быть со злодеем — Омером? Он-то почему по шее не получил? Ведь это он схватил нож, и подставил мне подножку, и ударил меня в глаз. И тем не менее никто и не пикнул, и я указала на это матери, на что она заявила, что Омер уже получил палкой от бабушки, куда уж еще его наказывать. А как быть с его взрывным характером, они не знали. Омер был словно дикий зверь и то и дело повергал родителей в отчаяние.

Отец и мама были серьезно озабочены. Порой их младшего ребенка, казалось, охватывали приступы яростного безумия, и в такие минуты он казался способным на