— Нет, нет. Вовсе нет. Не каждый. Я самый что ни на есть обычный человек. И в городе Дорог оказался случайно. Здесь много подобных мне. Ведь город — открытое место, заходи, кто хочет. Но жаждущих мало, как вы уже успели убедиться. Поэтому универсалии во плоти соседствуют и сосуществуют с нормальными людьми, хотя, если говорить откровенно, они тоже некоторым образом люди, а может даже, еще поболе нас с вами достойны носить это гордое звание, — подвел итог Месопотамский.

— А бабка Матрена? Моя хозяйка? — настойчиво продолжал интересоваться Яромир.

— О-о! Семейство Калабашек вообще очень любопытно. Бабка Матрена вместе с ее чайной «Эрмитаж» та самая высокая политика и есть, во всех наличных смыслах. А уж кто такая ее родная сестра Нюра, я думаю, объяснять нет нужды?

— Нет нужды. Догадываюсь, сия парочка всегда ходит рука об руку, — ядовито произнес инженер.

Странности Нюшки теперь особенно сделались ему понятны и неприятны. А вот на бабку никакого зла он не держал. Напротив, Матрена, представившаяся мысленному взору инженера в несуразном служебном бальном платье, с чашками и подносами снующая среди столов, неожиданно показалась ему достойной сочувствия. Надо же, какие мы все кретины! Подумалось сострадательному инженеру. Заставлять солидную пожилую, приятную, между прочим, женщину, разгуливать в легкомысленном одеянии! Да и сестра ее чего стоит, сколько бедной бабке хлопот! Но родная кровь, не выгонишь же на улицу. И тут же осекся в рассуждениях. Интересно, а кто создал Нюшку такой? Кто посадил ее на бабкину голову? Уж не ты ли и участвовал, пресветлый князь сторожей Яромир? Одно можно было предположить наверняка. Пока нынешний, родной инженеру мир будет стоять, на чем стоял, бабке Матрене ввек не развязаться со своей развратной сестрицей. Бедные марионетки. Бедные, бедные.

— Но более всего меня интересует Корчмарь. Бармен из «Любушки». Кто он такой? — очнувшись от внутренних бесплодных сопереживаний, стал выспрашивать далее инженер.

— В свое время меня это интересовало не меньше вашего, — честно сознался перед ним Месопотамский. — Однако как раз именно личность Корчмаря прямому разглашению не подлежит. Более того, дам совет. Адресовать вопросы бармену лучше в последнюю очередь. Когда в силу обстоятельств вы будете готовы к ответу. Впрочем, ранее Костик вам и не откроется.

— Вы что же, хотите сказать..? Я попросту могу обратиться за разъяснениями к любому жителю города Дорог? — изумился Яромир. И чего тогда Месопотамский морочил ему голову битый час?

— Теперь можете. Все уж знают, к кому вы нынче пошли и для чего. Но все-таки рекомендую вам проявить известный такт. Поймите, здешние обитатели из числа одушевленных универсалий ровным счетом ни в чем не виноваты. Они вынуждены жить так, как живут. И между прочим, обратной связи не имеют. То есть, полностью зависят нас с вами и никак на внешний мир влиять не в состоянии. Бессмысленно просить того же Волгодонского, чтобы он улучшил государственное устройство. Ведь зеркало лишь отражает реальность, но бессильно ее изменить, — предупредил инженера Евграф Павлович.

— И все же мне кажется, что Корчмарь очень даже многое смог бы изменить, если бы захотел, — возразил Яромир, личность демонического бармена по-прежнему казалась ему тревожной чрезвычайно.

— Именно, если бы захотел. Но он не захочет, уверяю вас. И вообще, неужто вы до сих пор не поняли? Корчмарь не принадлежит городу Дорог, он как бы его привратник и смотритель, отнюдь не житель. Да и Анастас, хоть родился и обитает в Учетном переулке, тоже лишь прилагается к городу. А кладбище его — вообще место особенное, заметьте, пивная «Любушка» и здешняя водокачка составляют как бы непреложно прямую линию. Я поэтому и предлагаю вам подумать, отчего это так.

— Подумаю, непременно. Но вот и Двудомный совсем не полноправный горожанин? И личность его тоже любопытна весьма, — попытался хоть что-то разузнать о станционном смотрителе Яромир.

— Не столь любопытная, сколь несчастная. Он более других зависим и скован в передвижениях. Пребывает, так сказать, между небом и землей. Причем в буквальном смысле. — И Евграф Павлович, произнеся последнюю фразу, выжидающе посмотрел на инженера, будто дал подсказку.

— Не знаю я ваших смыслов. И знать не хочу. Но что же, Двудомный так и обречен на веки вечные маяться по своей станции, на которой и движения никакого нету? — с долей сочувственного раздражения спросил у редактора Яромир.

Месопотамский, будто бы осуждая собеседника за легкомыслие, нарочно отвернулся к окошку, хмыкнул, заерзал на диване, как если бы решал, уйти ему или остаться, но вскоре смилостивился, снизошел до ответа:

— Да, обречен, хотя и не на веки вечные. Но вмешательство в единственно его ситуацию произойдет вовсе не со стороны рода людского. Однажды. Может, очень не скоро, но произойдет непременно.

— Загадками изволите пробавляться. Да ладно, — великодушно смирился Яромир, и опять на языке у него вертелся новый вопрос. — Стало быть, здешние универсалии существа бессмертные? Тогда зачем понадобилось большое кладбище?

— А-а-а! Все же и вы не без прозрений! Не бессмертные, конечно. Меняются люди и народы, меняются и они. Кого-то погребают надолго, а кто-то, напротив, очень быстро воскресает, но уже в ином, преображенном виде. К примеру, Волгодонский имеет третье по счету воплощение. Ранее он звался, по слухам, конечно, Антиох Андреев, последнее — это отчество, а фамилии не имел вовсе никакой. Старая его гробница на пятой правой линии весьма монументальное сооружение — в полный рост, да в византийских одеждах. Правда, на ногах лапти, зато очень искусно поданные в бронзе. Сходите непременно посмотреть, не пожалеете.

Яромир для виду согласился, однако ни малейшего желания созерцать бывшую могилу нынешнего мэра он не имел, будь на ней водружен хоть статуарный шедевр работы Бенвенуто Челлини. Инженер украдкой поглядел на часы: до наступления означенного юбилея Гаврилюка оставалось еще довольно времени. И все же было мало его. Как Яромир и ожидал, мироустройство вокруг его особы преобразилось, но и психологической ломки не произошло. Удивительное было рядом, но более перестало казаться таковым. Напротив, все как раз стало на свои места. Яромира теперь занимало иное. Как далее ему жить в городе Дорог среди людей, которые на поверку далеко не все были людьми? О том, чтобы покинуть город, нынче и речи не шло, может, самое интересное место на земле, да чтобы добровольно отказаться, да ни за что на свете!

Все же идти к Гаврилюку было еще рано, потому Яромир поинтересовался, ради продолжения разговора, молчать и далее в присутствии Месопотамского получалось неуважительным:

— Сердечно вам благодарен за участие и просвещение. Но, между делом, позвольте еще вопрос. Ермолаев-Белецкий какую роль исполняет в качестве почтаря? Всероссийского просвещения и национальной науки?

— Господь с вами, милый вы мой! Митя вполне человек, он появился в городе лет пять тому назад, заметьте, не в качестве сторожа. Ему даже предлагали впоследствии, но отказался наотрез. Удивительнейший человек, не мудрено, что вы обознались! Митя мой близкий друг, и я очень его люблю. Что же касается просвещения и науки, то извольте — дворник Мефодий в полный рост, и помощник его Кирюшка. Что поделаешь, батенька, каковы мы, такова и наука.