Осторожно подойдя к набору материалов, уложенному и готовому к сборке, дал команду об начале строительства. Парни закапывали столбы, подвязывали к стенам доски, и едва мы закончили треть… Сработала сила. Сдержаться не удалось. Выругавшись, словил на себе шокированный взгляд трудяг, таращась на чудо, те, как и многочисленные зеваки, не понимали причины моей злобы. Сарай был воздвигнут, первая просторная клетка заняла предоставленный ей уголок. Накидав туда соломы, вырезал для пик-пик собственную тарелку поилку. Подобной посуды даже у некоторых местных не было, а тут для какой-то тушки. Это не понравилось жадным взрослым, для которых зверьки были всего лишь мясом, но очень понравилось их детям, готовым буквально с утра и до ночи ухаживать за первыми одомашненными существами.

— Главное, чтобы клетку не открывали, а то затискают до смерти. — Толкнув в плечо удивлённо глазевшего на результат нашей работы Обба, шутливо произнёс я. Парень пропустил мои слова мимо ушей. Размышляя о чём то своём, он поглядел на сарай, затем поле, оградку, а после на возвышавшийся над всеми местными красотами дом.

— Да что с тобой? Тебя так сила моя шокировала?

— А… — Уши парня опустились вместе с торчавшим из под одежды хвостиком. — Извините, уважаемый шаман, сердцу моему больно, его разрывает от одной мысли, что наступит день, когда нам придётся бросить столь чудесное место и вновь стать бегущими от опасности. Ваш труд, ваши идеи величественны и… Я бы сказал даже богохульны. Оседлый образ жизни по своему прекрасен, и поля, возделанные вами, наверняка принесут отличный урожай, но оседлость не про кролли. Мы не сможем, не успеем собрать посевы. Не сможем увидеть как рождаются новые пик-пик, и как их потомство заполняет сотворённое вами клетки. Мне больно в первую очередь за то, что ваша величественная сила расходуется в пустую.

Ох ты ж блять. Сильно сказано дружок. Почти до слёз. Мне нравится как ты мыслишь, и я даже позволю себе у тебя спросить:

— Так если всё так плохо, может не стоит бежать? Может стоит вспомнить о гордости, и о том, зачем кролли, как и хищникам дарованы зубы и когти?

Подталкивая к размышлениям о самообороне, спросил я.

— Глупости. Последней семьей, кто мог позволить себе подобные мысли, стали Крол. Досадно, храбрецы едва не стали причиной гибели всего племени, и сами плохо кончили. Муррка последняя, в ком течёт частичка их крови, она лучший тому пример. — Тяжело произнёс Обба. — Чистая поляна, нет ни пещер, ни скальных расщелин, не бурной реки, преодолев которую можно найти спасения. Встреться мы с хищниками, битвы не будет — будет резня. В чистом поле нашей кровью окропят траву, а гниющей, несъеденной плотью удобрят почву. Любой кто не побежит — умрёт.

— Всё настолько плохо? Тогда почему Кролы избрали путь битвы, а не путь бегущих?

— Потому что у нас отняли святую морковь! — Недовольный моим вопросом, рыкнул Обба.

— Это всё? А что было до того, они так же бегали по горам от преследователей? Убегали от всех и каждого, будь то хищник или травоядный?

Мой вопрос заставил парня задуматься.

— Эрл никогда не говорил о временах детства его предков. Насколько я знаю, наше племя очень долго жило на святом холме.

— Вот как. Значит Крол были достаточно храбры, чтобы долгое время оставаться и защищать свои земли. Быть может поэтому у них и были копья, праща, ножи, топоры и другое. Тебе не кажется, что когда-то ваши предки уже пытались и таки нашли для себя дом?

Парень задумался. Взглянув на меня по новому, тот сначала хотел возразить, а после, словно уткнувшись в невидимую словесную преграду, вновь умолк. Его допотопный мозг разрывали десятки вопросов, на которые парнишка никак не мог найти ответа.

— Ладно, расслабься. Лучше вот что скажи: если бы ты обрёл место, где всегда есть еда, тепло, и с неба не капает, ты бы рискнул своей жизнью ради того что бы сохранить это место. Рискнул вступить в бой как некогда это сделали Кролы? Встал бы грудью на защиту сородичей и той святой Морковки?

Произнеся это, я умолк. От ответа парня зависело многое, и в первую очередь моё дальнейшее к нему отношение. В нашем диалоге, я и так позволил себя взболтнуть лишнего, косвенно раскрыв свои планы. Планы не на оседлый образ жизни, а на создание моей маленькой, вооружённой банды.

— Это сложный вопрос, мистер шаман.

— Более того, это вопрос жизни и смерти. — Подчеркнул значимость последующих слов что мог произнеси Обба, добавил я.

— Моя бабушка, мама Хохо, говорила: «Смерть извечная спутница жизни». Место, которое вы описали, в моих мечтах оно подобно подножью Святой горы, и… Если бы я нашёл подобное, то наверняка взялся бы за оружие. Не для себя, не ради сытых и уютных лет проведённых в тепле, а ради сестры, матери, и множества своих молодых сыновей и братьев.

— А как же морковь, ты ничего о ней не сказал?

Парень, поникнув головой, умолк. Создалось впечатление, что он буквально признался в готовности покончить с собой ради других, но не ради какого-то овоща. Это удивило. Я думал, что местные поголовно ебыри-террористы, трусы бросающие детей и стариков на произвол судьбы, но, как оказалось я ошибся. В дерьмовом, прогнившем, поросшем сорняками старом саду, нашлась таки роза среди навоза. И меня очень радовало, что роза это была не одна.

Глава 14

— Мистер Матвеем… — на глазах Муррки проступили слёзы. Стоя за порогом комнаты, где отдыхали больные дети та, глядя мне в глаза, рыдала. С трясущимися губами, тяжело дыша, она буквально вдавливала в щель между своими грудями трясущиеся ручки.

О боги, как же так? Глядя на эти красные щёки, на печаль в женских глазах, понимаю, кто-то умер.

— Господин шаман…

— Не плачь, — обняв ту, позволил девушке положить голову мне на плечо.

— Зачем, почему… — не унималась она. Всё больше и больше поддаваясь накатившему порыву эмоций.

— Тише, тише, всё будет хорошо…

— Нет, не будет! — причитала бедняга, от каждого слова которой становилось всё больнее. — Момохо… мне всё рассказала.

— Момохо? Что… Она тут причём?

— Притом! — пискнула Муррка. — Зачем вы её отвергли? Зачем опозорили? Теперь мы с ней не подруги и… и… я же сломанная, я не-до-стойна-я-я! — Разразившись крокодиловыми слезами, соплями своими стала заливать мою куртку Муррка.

— Дура! — схватив ту за плечи, рыкнул я, и девушка, удивившись порыву злости, захлопола красными от слёз глазами. — Я думал кто-то умер!

— Кто умер⁈ — наклонив голову на бок, забыв о причинах своих рыданий испуганно навострила ушки кролли. От столь резкой перемены захотелось дать той леща, чтоб больше так не пугала!

Как оказалось, причиной данного эмоционального взрыва