Илья всем телом подался вперед и воззрился на меня совершенно трезвыми глазами.

Я рассказала ему все, что знала о смерти неизвестной мне женщины Валентины. Как Аня узнала ее по фотографии, как мы стали копать и до чего в итоге докопались. Илья выглядел не ошарашенным, нет, но очень сильно возбужденным.

— Это уже система, понимаешь? Ты сама видишь, что происходит? Мы знаем как минимум о трех людях, связанных с «Белой лилией». У всех трех имелись средства. Все трое переживали жизненный кризис. Все трое погибли. Я не верю в такие совпадения.

— Я тоже, — пискнула я.

Мне очень хотелось расспросить Илью о нем самом: кто он по профессии, почему Евгения Леонидовна поручила расследование именно ему. Но мне казалось, что сейчас он не захочет отвечать. Раз не рассказал сам, значит, еще не окончательно доверяет мне и пока не расскажет. А получать отказ мне очень не хотелось. Но кое в чем я уже чувствовала себя польщенной: я все-таки с самого начала угадала правильно — Илья появился на тренинге не по той же причине, что и все остальные. Может быть, он и не журналист, но его миссия оказалась куда более серьезной, нежели написание репортажа или даже аналитической статьи. «Ай да Любочка! — подумала я про себя. — Не совсем еще скисли твои мозги».

Мы съели бутерброды, выпили чай с итальянскими печеньками, а коньяк все никак не сбивал меня с ног. Но в какой-то момент Илья посмотрел на часы и заключил, что пора спать.

— Что же мы будем делать дальше? Ведь нужно докопаться до истины, теперь уже это дело принципа.

— В таком состоянии мы можем самое большее дойти до спального места, — ответил он. — О дальнейших действиях будем думать на свежую голову.

— Я хочу тебе помочь, — предложила я. — Ты согласишься на мою помощь?

— Если это не будет слишком опасно, — ответил он.

— Это не ответ! — вскрикнула я. — Я теперь не смогу не думать об этом! Погиб человек, который мне доверился, погибли другие люди, мы должны что-то сделать! Мы должны понять, кто имеет доступ к клиентской базе «Белой лилии» и пользуется ею.

— Ладно, иди спать, завтра продолжим этот разговор, — сказал Илья и встал со стула.

Как джентльмен он уступил мне свою кровать, а сам расположился на диванчике в кухне. Я пошла умыться перед сном, думая о том, что, наверное, не смогу заснуть в чужой квартире. Но ошиблась: провалилась в сон в ту же секунду, когда моя голова коснулась подушки. Ночь без сновидений пронеслась как одно мгновение. И встала я, по моим понятиям, чуть свет — в начале восьмого. Мучила смертельная жажда и стыд за то, что я так напилась и даже не попыталась уехать домой. И ведь Илья не сделал ни малейшего шага к сближению, ни на минуту не дал мне понять, что я интересую его как женщина. Зачем тогда я тут завалилась? Да, мне не хотелось оставаться одной в квартире, перед глазами стояло навязчивое видение: мертвая женщина с неестественно вывернутой ногой. Я боялась быть одна, но являлось ли это достаточным оправданием для того, чтобы вести себя как назойливая бродяжка? Что подумал обо мне Илья?

Я тихонько прошла на кухню, чтобы влезть в холодильник, и вздрогнула, когда оказалось, что Илья не спит.

— Ищешь шампанское? — спросил он, широко зевнув.

Я кивнула и посмотрела на него. Заспанный и растрепанный, с обнаженным торсом, выглядывающим из-под толстого махрового одеяла, он был совершенно неприлично, вызывающе сексуален. Видимо, на моем лице отразилось нечто такое, что привело его в замешательство.

— Иди в комнату, я сейчас открою его и принесу.

Я пулей улетела к себе, главным образом чтобы скрыть волнение. Несколько минут слушала звуки, доносящиеся из другой части квартиры: скрипнул диван, значит, Илья встал. Прошипел бачок унитаза, после чего в ванной зашумела вода. Он умывался. Я поняла, что смертельно хочу в туалет, ведь за ночь не просыпалась ни разу. Я быстро посетила его и по дороге в комнату остановилась у зеркала в прихожей. Как ни странно, выглядела я не так уж плохо. Без макияжа и прически, без трагической складки у рта, к которой уже привыкла за последние годы, я показалась себе совсем другой — хорошенькой и даже озорной, потому что в глазах плясали черти. Когда Илья хлопнул дверцей холодильника, я со всех ног бросилась в ванную: умылась, выдавила в рот пасты, пальцем почистила зубы, расчесала волосы. В кухне Илья ждал меня с полным бокалом.

— А ты? — заискивающе спросила я.

Он улыбнулся, понял мою неловкость, взял еще один фужер.

— Будем здоровы, — сказал он.

— Постараемся, — ответила я.

Я с удовольствием пила шампанское, обдумывая, как бы задать ему главный вопрос.

— Илья, ты обещал вернуться к разговору о моей помощи. Я все-таки хочу тебе помочь.

Он оторвался от своего бокала и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Зачем тебе это?

— Мне нужно чем-то жить, — ответила я, не раздумывая.

— Что, так плохо? — очень серьезно спросил он.

Я кивнула.

— Не волнуйся, я тебя не брошу, — сказал Илья и протянул ко мне руку. Погладил по волосам, слегка сжал затылок, притянул к себе и осторожно коснулся губами моего виска. Будто не в силах оторваться, он долго еще стоял так, прижавших ко мне губами. Этот поцелуй был самым чувственным поцелуем в моей жизни.

Следующий этап занятий в «Белой лилии» мне вспоминать трудно и не хочется. Мы с Ильей старательно делали вид, что едва знаем друг друга, здоровались скупым кивком головы. Ане я рассказала о трагедии, случившейся с Полиной, а также все, что узнала от Ильи, и видела, что девушка была глубоко потрясена. Она считала, что мы должны рассказать следователю, который ведет дело об убийстве Полины, все, что знаем о других странных случаях гибели людей, связанных с «Белой лилией», но этому воспротивился Илья. Он считал, что если речь идет не о чудовищном совпадении ряда трагических обстоятельств, а о некоем преступном сообществе, использующем кризисные обстоятельства людей, имеющих большие ценности, то преждевременная утечка информации может помочь душегубам вовремя замести следы. Илья был невысокого мнения о расторопности, компетентности и эффективности правоохранительной системы, что наводило меня на мысль о том, что он, скорее всего, знает о ее внутреннем устройстве не понаслышке. Хотя он вынужден был признать опасность того, что самостоятельное расследование может нас никуда не привести. У нас нет доступа к информации, мы не обладаем полномочиями, чтобы задавать вопросы и получать на них правдивые ответы. Все это так, Илья соглашался с нашими доводами, но просил нас с Аней об отсрочке. Он вынашивал какую-то идею. И убеждал нас, что, если она провалится, мы передадим всю имеющуюся информацию в следственные органы. А пока он считал, что удивить следователя нам особенно нечем: убийство Валентины, по всей видимости, так и не было раскрыто, но там следствие придерживалось версии о причастности к преступлению подельников ее покойного мужа. По прошествии такого длительного времени, когда выдохлись все свидетельские показания и упущен момент, следствие без большого восторга ухватится за новые обстоятельства, основанные на ничем не подкрепленных догадках доморощенных сыщиков-любителей, коими мы будем выглядеть в глазах официальных инстанций. Один из доводов Ильи показался нам разумным и очень веским: если вдруг, паче чаяния, нашими изысканиями все-таки заинтересуются, следователи должны будут произвести какие-то следственные действия. Каковы шансы на успех, мы не знаем, а вот то, что в осином гнезде произойдет паника, — это точно. Илья был уверен, что мы лишь вынудим преступников тщательнее замести следы. Он просил нас немного подождать, и мы с Аней согласились. Мы посещали занятия и делали вид, что не общаемся вне стен центра. Между тем внутри происходили события, воспоминания о которых я гоню от себя подальше, словно все это было не со мной. Словно мне навязали некую отвратительную порнографическую книжку, которую я против своих вкусов и принципов все-таки прочла, но никому и ни за что в этом не призналась бы. Наш гуру проявлял чудеса изобретательности, когда ставил перед собой цель разрушить все представления каждого из учеников о том, что можно и чего нельзя. Что хорошо и что плохо. Каждый из нас прошел через свой личный ад и в результате приобрел бесценный, по мнению учителя, опыт: в жизни нет никаких постоянных величин. Любой стереотип губителен для человеческой сущности. В жизни нет ничего важнее желания. Удовлетворение своих желаний — единственный закон бытия, на который стоит обращать внимание. Каждый из нас — центр Вселенной, и это единственная верная из всех непреложных истин, которыми охмуряет себя скованное предрассудками человечество. Порой мы получали задания, которые безропотно выполняли, поражаясь своей способности это сделать. Например, многим из нас пришлось совершать мелкие кражи, мы оскорбляли друг друга и разжигали друг в друге самую низменную похоть. До сих пор воспоминания обо всем этом вызывают во мне тошнотворные спазмы. Однако, как ни странно, до самого окончания курса ни один из нас не бросил так называемый обучающий цикл. И когда мы все прощались с нашим учителем, он сообщил нам, что удовлетворен плодами своей работы, что мы стали свободными людьми, которые готовы впитать в себя все радости предстоящей свободной жизни. И ведь в чем-то он был прав. Я действительно чувствовала себя изменившейся. Я почти не думала о пении, пытки воспоминаниями о блаженных мгновениях, пережитых мною на сцене, отступили. Постепенно рассеялись и мучительные мысли о несостоявшейся жизни. Я как будто стала забывать о своей несбывшейся мечте. А если и думала о ней, то мне уже не было так больно. Хотя в том, что это заслуга гуру, я сильно сомневалась. Во мне скорее сработал эффект вытеснения — меня начали терзать другие вопросы. Думая о ситуации, частью которой я невольно стала, я испытывала жгучее желание проникнуть в тайну и сопутствующий этому страх, от которого я порой просыпалась по ночам. Интерес к Илье пока что был безответным и безотчетным, а история, в которую мы впутались, выглядела все более зловещей и мрачной. Но это было настоящей роскошью по сравнению с той кромешной пустотой, которая жила во мне раньше.