сможете людей уговорить покинуть дома и временно переселиться вглубь полуострова или за Перекоп – куда угодно, лишь бы подальше. А представьте, если я отдам приказ казакам? Донцов не видели в деле? Они не будут никого уговаривать. Сожгут все к чертям…. А кто вздумает против пойти – порубят. Поймите, это – война. Думаете, мне не жалко людей?

– Слушаюсь! – глухо ответил Болатуков.

***

Главнокомандующий срочно призвал Корнилова к себе. Князь Меньшиков уже поднялся на крышу библиотеки и наблюдал в подзорную трубу за горизонтом.

– Взгляните, – указал он адмиралу на два корабля, идущие под всеми парусами.

– Ветер слабый, но попутный, – прикинул Корнилов.

– Нет, вы посмотрите, что за ними.

Корнилов приник к своей подзорной трубе.

– Вижу дым. Больше двадцати труб. За ними ещё….

– Похоже, Владимир Алексеевич, это уже не разведка.

На крыше появился дежурный адъютант.

– Доклад с Тарханкута, – сообщил он и передал главнокомандующему телеграфный бланк с донесением.

– Флот на норд-вест. Идёт тремя колоннами, – прочитал князь. – Направление на румб ост-норд-ост. На Евпаторию? – спросил он у Корнилова.

– По всей видимости, – согласился тот.

Вновь появился адъютант.

– Доклад с Лукулльского телеграфа.

– Читайте, – разрешил князь.

– Видим ордер в семьдесят вымпелов, в двух колоннах.

– В двух? – переспросил Меньшиков. – С Тарханкута докладывали о тех колоннах.

– Видят только две, – отрапортовал адъютант.

– Если в двух семьдесят, значит в трёх – больше ста, – сделал вывод Меньшиков. – Владимир Алексеевич, – обратился к Корнилову, – готовьте флот. Я начну стягивать армию к позиции перед Альмой. На всякий случай, выставите наблюдателей на Каче, хотя, и так ясно, – идут к Евпатории.

Захват Евпатории

– Прапорщик Кречен прибыл! – влетел Павел в кабинет главнокомандующего.

– Плотнее дверь прикройте, – попросил Меньшиков. – Как освоились на новом месте службы? Жалобы есть? Квартиру хорошую дали?

Главнокомандующий встал из-за стола и подошёл к Павлу вплотную.

– Всем доволен, ваша светлость. Жалоб нет.

Меньшиков пристально посмотрел ему в глаза.

– Что это за мадмуазель, с которой вы вчера гуляли по бульвару?

– Екатерина Давыденко, – запинаясь и краснея, ответил Павел.

– Смотрите, сея девица многим голову вскружила. До дуэли недалеко. И отец у неё строгий – кавторанг Довыденко. Знает такого?

– Дуэлей не боюсь! – тут же нашёлся Павел. – С отцом знаком. В хороших отношениях.

– Ох! – покачал головой Меньшиков. – Какое вино предпочитаете: сухое или креплённое? Может вам больше нравится коньяк?

– Никак нет. Брат не разрешает пить.

– А в карты много проиграли?

– Простите, я не играл, – не понял, к чему клонит главнокомандующий.

– Какой вы правильный, – добродушно усмехнулся Меньшиков и дружески похлопал Павла по плечу.

– Поведайте, что за беда с вами приключилась в училище? В ваше дежурство кто-то ушёл самовольно ночью из казармы, да ещё подрался?

– Ах, вы об этом. – Павел опустил глаза.

– Так, это вы были виноваты?

– Отчасти – я, – признался Павел. – Недоглядел.

– Вы знали, что они ушли, или без вашего ведома все произошло? – попросил уточнить Меньшиков.

– Так точно, не знал.

– Зачем взяли вину на себя? Стоило ли выгораживать тех, кто вас же и подставил?

– Но, они – мои товарищи. Тем более, это я недоглядел, – повторил Павел.

– А может, вы не боялись наказания, зная, что отец за вас вступится? – хитро прищурив правый глаз, спросил Меньшиков.

– Что вы такое говорите, ваша светлость? – возмутился Павел. – Папенька узнал позже всех.

– А если бы вас решили отчислить?

– Меня и хотели отчислить. Я уже готовился идти в солдаты. Но нарушители сами во всем сознались.

– И что, пошли бы в рядовые? Никого не сдали бы? Разрушили свою карьеру? Годы обучения – коту под хвост, и все из-за каких-то шалопаев? Сдали бы негодяев – и дело с концом!

– Да как можно товарищей сдать? – с негодованием воскликнул Павел. – Мне бы честь не позволила. Лучше – в солдаты. Отслужил бы честно и добился офицерского чина. Но к чему этот допрос, ваша светлость?

– Простите, – смягчил тон Меньшиков. Задумчиво прошёлся по кабинету. Новые сапоги нежно поскрипывали. Вновь остановился возле Павла. Очень тихо сказал:

– Хочу вам дать важное задание, прапорщик Кречен.

– Я готов! – ожил Павел.

– Слышал, вы хорошо говорите на местном языке, даже лучше чем я, – спросил Меньшиков по-турецки.

– Выговор немного другой, но могу общаться, – согласился Павел.

– Видите ли, прапорщик Кречен, мне нужны надёжные люди, которым я могу доверять, как самому себе. От этого очень, очень многое зависит. Я хорошо знаю вашего отца. Вы – мой крестник. Я хочу полностью положиться на вас. Вы неглупый, смелый и честный. А главное – здесь вас мало кто знает.

– Я в вашем распоряжении. – Павел вытянулся, при этом щёлкнув каблуками.

– Только тихо! – Меньшиков прижал указательный палец к губам. – Никто не должен вас видеть, никто не должен знать, куда вы направились. Запоминайте хорошенько, что я вам прикажу, и ничего не перепутайте.

– Готов, ваша светлость.

– Скачите в Евпаторию. Разыщите коменданта, майора Броницкого. Передайте приказ: гарнизон и карантинная стража немедленно должна покинуть город. Никаких перестрелок, никаких поджогов. Пусть направляются к Симферополю. Затем – живо в таможню, передайте, чтобы уничтожили таможенные журналы. Проверьте! Чиновники на таможне трусливые: все бросят и сбегут.

– Слушаюсь!

– И самое основное! – Меньшиков понизил голос почти до шёпота. – Вот здесь, – он взял со стола серый конверт, – приказ городничему Костюкову. Письмо не должно попасть в чужие руки. Проследите, чтобы Костюков тотчас уничтожил его по прочтению.

– Есть!

– Я не зря вас спросил о местном языке. Среди татар Евпатории бродят бунтарские настроения. Вас могут схватить. Сможете вывернуться? Прикинуться шпионом Омер-паши или ещё что-нибудь придумать? Лицо у вас смуглое, и черты острые – в бабушку пошли.

– Смогу, – без тени сомнения ответил Павел.

– Мне нравится ваша уверенность. И простите меня за этот нелепый допрос с училищем….

– Так вы меня проверяли?

– С Богом, крестник, – сказал Меньшиков, ничего более не объясняя.

***

Павел влетел в Евпаторию сквозь арку ворот в высокой квадратной башне. На дровяном рынке пусто и тихо. Торжище будто вымерло. Все двери в домах наглухо закрыты. Извилистой улочкой он спустился к величественной мечети Джума-Джами. За мечетью шли каменные дома европейского вида, все одноэтажные с высокими окнами. Единственное двухэтажное строение – портовая управа. На песчаной набережной только чайки, да несколько перевёрнутых вверх килем рыбацких баркасов. На море у горизонта темным роем виднелся вражеский флот. От него отделился пароход и держал курс в порт Евпатории, извергая из труб черные клубы дыма. Возле портовой управы стояли две телеги, на которые спешно грузили ящики и мешки.

Павел соскочил с коня, взбежал по лестнице к парадным дверям. В холле столкнулся