— Вот это другой разговор, — кивнул головой «Усама». — Что ты предлагаешь взамен на собственную жизнь?

— Ничего не предлагаю! — Выпалил я и тут же закусил губу. Чего доброго, эти ребята поймут, что ни на какие переговоры я не иду, и тогда уже без зазрения совести грохнут меня и выбросят в какой-нибудь подворотне. — Между прочим, тот же самый полицейский Гольдман ждёт, когда я к нему приеду с подробным докладом, и если такого не случиться, то всё перевернёт с ног на голову. И вас достанет…

И хоть моё враньё звучало не очень убедительно, кажется, на «Усаму» оно произвело какое-то впечатление.

— Гольдман? А, это тот полицейский, о котором ты говорил…

Ещё раз я убедился, что о Сашке он услышал только от меня. Когда же эти ребята все-таки начали поиски секретов Давида? И что им вообще обо всём известно? Или им что-то успела наговорить бедная Софа?

— Значит, так. — «Усама», видимо, собрался с мыслями и нетерпеливо рубанул в воздухе рукой. — Нет у меня ни времени, ни желания болтать о женщинах и твоих друзьях-полицейских. И никаких твоих предложений мне не нужно. У тебя есть выбор: или делаешь то, что тебе скажут, или… Надеюсь, понял?

Я молча кивнул головой.

— Перво-наперво, мне нужно знать всё о контактах Давида Бланка. С кем он уже общался, с кем собирается общаться, какие у него планы. Это главное. Затем ты должен поехать в банк — не делай удивлённые глаза, — и забрать диск, который положил в ячейку. Мы его скопируем и вернём на место. И упаси тебя Б-г, чтобы об этом узнал сам Бланк или кто-то ещё…

— Откуда вы знаете о диске?! — не удержался я.

— Думаешь, что за тобой никто не следил?.. А когда ты вернёшь Давиду ключ от ячейки…

— Я не хочу к нему больше ездить, — хмуро сказал я, — больно дорого мне это обходится! Позвоню и скажу, что всё в порядке, а с ключом пусть сам выкручивается! Хоть самолично за ним приезжает…

— Поедешь! Сколько раз нужно будет поехать, столько и поедешь!.. А потом, когда скажу, организуешь и нашу встречу.

— Почему вы думаете, что у меня это получится? Он же ни с кем не общается. Для меня сделал исключение, но не факт, что сделает исключение ещё для кого-то.

— А ты постарайся, чтобы захотел. Нет ничего невозможного.

Ещё несколько минут назад мне казалось, что я приплыл, и после сообщения о смерти Софы живым из лап этих отморозков не выберусь. Теперь появлялся шанс, ведь никаких других подходов к Давиду кроме меня у них нет, а значит, и резать курицу, несущую золотые яйца, им не резон. Иначе для чего они затеяли игру?

— Вы так говорите со мной, — попробовал я потянуть время, — будто уже получили моё согласие. Опять станете пугать своими гориллами?

«Усама» искоса глянул на меня и усмехнулся:

— А что, плохой способ убеждения? Одна добрая затрещина стоит десяти глупых слов… Нет, из-под палки ты работать не будешь, потому что тот, кто боится наказания, работает плохо. Хорошо работают за деньги. Ведь ты любишь деньги?

— Люблю. Но их по-разному можно зарабатывать… И сколько же я стою, по-вашему?

— Поверь, немного. Деньги — это мусор, но этот мусор нужен тебе, и ты за него вывернешься наизнанку…

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно! — Он поглядел на меня и нетерпеливо боднул головой воздух. — Короче! Нет у меня времени уговаривать тебя. Да и у тебя выбора нет. Мне необходимо встретиться с Давидом, и это всё, что нужно от тебя.

— Предположим, я это организую. А потом вы меня… как Софу?

Похоже, мои слова окончательно разозлили «Усаму».

— Да жива она, твоя женщина! Получишь её, когда всё сделаешь! А не сделаешь, тогда и ты, и она…

— Хватит меня пугать, в конце концов! — тоже разозлился я, воодушевлённый тем, что и овцы целы, и волки… ну, волки пока не сыты, но опасность быть съеденным несколько уменьшилась. — Никакая она не моя женщина, просто знакомая. А шантажировать меня таким способом, извините, какое-то средневековье!

— Сделаешь всё, что тебе сказали, — упрямо повторил «Усама», — и гуляй на все четыре стороны!..

И в самом-то деле, пронеслось у меня в голове, стоит ли дискутировать с этими питекантропами о гуманизме, лучше поскорее выбраться с их дурацкой виллы. Я уже достаточно поторговался, и теперь наступило время соглашаться с их требованиями. Когда же окажусь на воле, хоть с Софой, хоть без, то прямиком отправлюсь в полицию, и пускай они достают этого бровастого террориста. Тут мне уже и Гольдман не понадобится. Хотя любопытно будет заглянуть в его бесстыжие глаза и поинтересоваться, куда он исчез в момент, когда его помощь требовалась больше всего.

— Конкретно, что от меня надо? — Теперь я решил изображать из себя алчного и недалёкого дельца, который готов продать всё и вся, и даже то, что ему не принадлежит, лишь бы наварить бабок. Если просто пообещать притащить Давида Бланка за усы, то это наверняка не прокатит. «Усама» со своими мордоворотами сразу сообразят, что я хочу поскорее слинять. С другой стороны, и Мальчиша-Кибальчиша изображать глупо: больно не хочется, чтобы мимо моей будущей могилки проходили какие-нибудь еврейские пионеры и отдавали салют. Ну, не хочется…

И тут «Усама» снова перешёл на русский, который давался ему явно легче, чем иврит, и сказал:

— Минуточку. — Он вышел и скоро вернулся с каким-то белобрысым парнем явно не восточной внешности. — Вот тебе напарник, который будет всё время рядом. Чтобы ты глупостей не наделал.

— И в туалет со мной ходить будет? — сразу надулся я. — А по ночам спать на коврике у кровати?

— Зачем же вы так? — усмехнулся парень. — Достаточно, чтобы вы всегда были со мной на связи. Там, где действительно необходимо, я буду рядом. Выключенный же сотовый или задержка в ответе, когда я вам позвоню, — это сигнал о том, что вы от нас что-то скрываете. Ясно?

Не обращая внимания на «Усаму», я спросил парня:

— Как вас хоть зовут? И как вы оказались с ними в одной компании? Ведь вы из наших?

Парень ухмыльнулся и, поведя достаточно накачанными плечами, ответил:

— Зовут меня Виктором. А в этой компании я оказался… да какая, в конце концов, разница, как я здесь оказался? Скажу лишь одно, если вас это успокоит: никакой идеологии — только коммерция!

— Да что перед ним расшаркиваться?! — злобно выдал из-за его спины «Усама» и вдруг выпалил такую смачную матерщину, какой я давненько в Израиле не слыхивал.

Не обращая на него внимания, Виктор пристально посмотрел на меня своими белёсыми глазами и сказал:

— Вот бумага и ручка, напишите все свои данные — на иврите или на русском, не важно, а также расписку, что получили тридцать тысяч долларов наличными…

— Ого! — вырвалось у меня невольно, и я впервые за последнее время перестал жалеть, что оказался в этой криминальной истории.