— Яснее? Предполагаю, что если один из супругов выдает себя не за того, кем является, это может поставить под сомнение возможность заключения брака. По меньшей мере до установления истины…

Он продолжал ей улыбаться, но застывшей улыбкой, словно модели Джейсона, которым он приказал не двигаться перед объективом.

— …Ведь вы отлично знаете, что я никакая не мисс О’Каррик.

Тредуэлл испустил вздох облегчения.

— Да, разумеется, я давно это подозревал.

— И я вовсе не ирландка.

— Это очевидно.

— Я вообще родилась не в Европе.

— Мне известно, что вы американка, я сразу же догадался по тому, как вы прыгаете через лужи.

Эмили вытаращила глаза, нахмурила брови, губки ее округлились и произнесли «о-о-о!» от удивления.

— Неужели американцы как-то по-особенному прыгают через лужи?

— Все остальные это делают по-другому. Например, мы, англичане, предпочитаем обойти лужу, чтобы не испортить обувь. Французы спокойно шлепают прямо по лужам. Итальянец обязательно остановится и посмотрит на свое отражение. И только американцы с удовольствием через них перепрыгивают.

Девушка не удержалась от смеха.

— Я никогда не переставал за вами наблюдать, — прибавил Тредуэлл. — С профессиональной точки зрения, так сказать. Но речь не об этом. Знаете, чему я верю? Что мистер Фланнери действительно вас подобрал в каком-нибудь грязном закоулке Нью-Йорка или вытащил из очереди среди других таких же обездоленных у дверей приюта. В книгах Диккенса много написано о несчастных брошенных детях. Я как-то вечером отправился в Халл на встречу с ним, когда он выступал в средней школе, это было потрясающе — набилось столько народа, что некоторые забрались на люстры, чтобы его послушать. Одна из люстр не выдержала и рухнула, а те, кто на ней сидел, повалились на пол. Двое или трое сломали себе ноги, раненые испускали истошные крики, но публика велела им замолчать хотя бы до того времени, пока мистер Диккенс не дочитает главу.

— Раньше, — заметила Эмили, — меня звали Эхои.

— Звучит очень по-американски.

— Все несколько сложнее, дело в том, что это имя лакота.

— Лакота?..

— Или сиу, если хотите.

Констебль смотрел на нее, ничего не понимая.

— Вы хотите сказать, что вы из тех девушек, что выступают в шоу «Дикий Запад» Буффало Билла? Я ходил на их спектакль, когда труппа приезжала в Ноттингем. Понадобилось не меньше трех составов для перевозки лошадей, ящиков с реквизитом и восьми сотен артистов, из которых было лишь сто индейцев. Эти последние во время шоу всячески подстрекали публику, чтобы она до них дотрагивалась, говоря, что это принесет ей удачу. По мне, так это приносило удачу самим индейцам, которым перепадало за каждое прикосновение по нескольку пенни.

— Вам повезло, — сказала Эмили, — вы касаетесь меня бесплатно.

В этот момент они приблизились к кафедре, на ступеньках которой, как ноты на нотном стане, расположились музыканты, игравшие сюиту «Из Богемского леса». Флейты, английские рожки, кларнеты и трубы с аккордеоном немного увеличили темп, словно хотели подбодрить невесту. Мисс Пикридж встала по правую сторону от нее, мисс Добсон — по левую. Подбиральщица булавок Мэри Джайлс при виде такой красоты разрыдалась.

Теперь Тредуэлл, повернув голову налево, не сводил пристального взгляда с Эмили.

— Я ничего не скажу, мисс О’Каррик, или, вернее…

— Эхои.

— …Мисс Эхои.

— Просто Эхои. У лакота не употребляют слова «мисс».

— Эхои, — повторил он. — Звучит очень нежно, словно ты жуешь облачко, так мне кажется.

— Благодарю, — прошептала она.

— Признание за признание, — проговорил он после паузы (в пять или шесть секунд, всего-то, но которая во время их медленного торжественного шествия, казалось, заняла куда больше времени), — обман за обман: я вовсе не констебль. И никогда им не был. Давным-давно, тому уже почти сорок лет, я однажды отправился на ярмарку в Шеффилд. Я тогда был совсем молодым человеком. И стоит уточнить, человеком без всякого положения в обществе. Когда открывался сезон охоты на китов, я нанимался на какое-нибудь судно. Море я ненавидел, корабль и киты внушали мне отвращение, особенно вонь от их жира и бледного мяса, но доход эта работа приносила неплохой, даже если, подобно мне, просто орудовать топором, пикой для ворвани и фленшерной лопатой. А по окончании сезона я ишачил в тавернах по берегам Хамбера, но в залах — никогда, обычно в погребах: либо перекатывал бочки, либо на розливе вина, да еще ночным сторожем. Так что меня мало кто знал в лицо, да и по голосу бы не определил, это точно.

В тот день, когда я пошел на шеффилдскую ярмарку, был сильнейший туман, и никто не видел, как я покинул Чиппенхэм. Добравшись туда, на базарной площади между Эксчейндж-стрит и Брод-стрит я купил форму. Старьевщик сказал, что она принадлежала констеблю, убитому преступником во время задержания. На куртке осталась прореха, вероятно, от ножа, нанесшего смертельную рану. Я ее зашил. И вернулся в Чиппенхэм одетый констеблем, вынырнув из тумана, как привидение. Ну вот, должно быть, решили горожане, наконец-то небеса послали нам констебля — просто великолепно, здесь его очень не хватало. Они не увидели никакой связи между ним и бывшим китобоем — грузчиком бочкотары. Я встретился с полицейскими в Халле, городе, отвечавшем за нашу безопасность, и объяснил, что получил назначение обеспечивать порядок в Чиппенхэме. Им нечего было возразить, проверить никто не удосужился, и всех это устроило. Такова власть формы. Но главное, они были рады, что избавились от необходимости надзирать за Чиппенхэмом, где со времени гибели маленького Томаса Краксфорда им приходилось только разбираться с пьянчугами, а на этом карьеру не сделаешь.

Он выждал время, а потом, не сводя глаз с Эмили, произнес:

— Так что мы с вами квиты в том, что касается вранья, мисс О’Каррик.

Девушка ответила не сразу, пораженная исповедью констебля — как ее содержанием, так и внезапностью. Не испытывал ли он своего рода удовольствие оттого, что отдал себя в ее руки — ведь она могла ради забавы уничтожить эту мнимую, краденую респектабельность, которую он взращивал годами?

Тредуэлл тяжело задышал, на лбу и над верхней губой у него выступили бисеринки пота.

— Успокойтесь, — сказала Эмили, — я вас не выдам.

Посмотрев на констебля, она представила его в полосатой тельняшке и промасленной матросской блузе.

Джейсон брал с собой Эмили в Халл каждый раз, когда ему нужно было получать присланные химикаты, которые компании «Штейнгейль» либо «Фальц & Вернер» доставляли ему из Мюнхена и Лейпцига на пароходе, следующем из Зебрюгге.

Забрав посылки, Джейсон имел обыкновение отводить Эмили в портовый трактир «У Нептуна», служивший местом встречи торговцев мукой, морепродуктами, страховщиков судов и разного рода комиссионеров, обеспечивавших процветание Кигстон-апон-Халла как второго по значению порта Англии.