– Нет уж, Лиза. Это я больше никогда не стану говорить с отцом – потому как он мертв. А вы еще можете. Что бы ваш батюшка ни совершил когда-то, он вас любит. Вы для него все.

– Что же прикажете мне делать? Вести себя как ни в чем не бывало?

Лиза говорила зло, едко – но каждое ее слово разбивалось о каменное спокойствие Алекса. Не равнодушное, скорее рассудительное. Лизе подумалось, что, наверное, так бы с нею говорила сейчас Маша, будь она жива.

– Я бы на вашем месте поговорил с батюшкой откровенно, – ласково глядя на нее, посоветовал Алекс. – Выяснил бы, что он в самом деле думает обо всем этом. И отчего вы так уверены, Лиза, что ваша сестра – не дочь ему? Вы не можете этого знать наверняка!

– Если бы Маша была ему дочерью – он бы искал ее, – упрямо ответила Лиза. – Тем более что Ульяна особенно и не пряталась: еще шесть лет жила в том поселке. Но он не искал. И жену свою никогда не пытался вернуть. А ежели я спрашивала вдруг – смотрел строго и отвечал, что у меня нет никакой сестры и не было.

– А эта Аглая Даниловна, сестра вашей матери, – что она говорит?

Лиза неловко пожала плечами.

– Она у нас не бывает. Ежели встретимся где-то в городе – и то случайно. Отец сторонится ее. Быть может, даже он сам и пустил слух, что тетка не в себе. Ведь, ежели судить по рассказу Ульяны, она вела себя вполне здраво… Не знаю теперь уж, что и думать.

А Лиза вдруг набралась решимости:

– Вы правы, все лучше, чем изводиться да гадать. Нужно поговорить с батюшкой! И с ним, и с тетей.

Насчет последнего Алекс, кажется, не очень-то ее поддерживал – но Лиза теперь уж загорелась. Думать ни о чем другом не могла, кроме своей затеи. Она бы и в тот самый день поехала к тетке, благо знала адрес – да вмешались обстоятельства…

– Барышня Елизавета Львовна, вас посылка дожидается в гостиной, – поторопилась сообщить Марфа, приняв у Лизы пальто и шляпку. Заговорщическим шепотом добавила: – еще утром принесли!

Утром?.. Неужто Алекс наврал с три короба, сказав, что занимался делами – а сам готовил ей очередной подарок? Лиза хмыкнула. Но на душе у нее мгновенно потеплело. Тяжелые мысли о матушке и отце, конечно, никуда не делись – но все же Лиза с нежностью выглянула в окошко гостиной – на спину Алекса, уходящего по Гимназической набережной. А потом поторопилась поглядеть на подарок.

Белая коробка, перевязанная голубыми лентами (такая же точно, в которой Алекс прислал орхидеи) стояла по центру стола в гостиной. Замирая душой, Лиза подошла. Развязала ленты, сняла крышку, и думать боясь, чем на этот раз удивит ее жених. Заглянула внутрь…

Сперва Лиза решила, что слуги напортачили что-то. Она не понимала, почему нежные белые орхидеи изломаны и покрошены, будто их пустили через молотилку… И чем таким отвратительно багрово-красным и вязким они политы? Лиза уже потянулась рукой, чтобы удостовериться – то ли это, о чем она думает?.. Когда ощущение непередаваемого животного ужаса парализовало ее на месте. Она даже вскрикнуть не смогла. Попятилась, расширенными глазами глядя на коробку. Прижалась спиной к двери, закрыла ладонью собственный рот – и только тогда гортанный, похожий на вой, крик вырвался из ее груди.

– Что ж… это действительно кровь.

Водрузив чемоданчик с химическими реактивами прямо на кофейный столик, Кошкин уже полчаса возился с жидкостью, которой политы были цветы, и, наконец, изрек это. Поглядел на Лизу, все еще мертвенно бледную, и постарался сказанное смягчить:

– Скорее всего, кровь животного, конечно.

– Какая, к черту, разница! – вдруг не сдержался Алекс. – В любом случае, человек, который вытворяет подобное – не в своем уме! Вы читали записку, Лиза?

Та глубоко и как-то судорожно вздохнула и без голоса ответила:

– Нет.

Записка – прямоугольник из дорогой плотной бумаги – была припрятана на дне коробки, Алекс и сам ее не сразу заметил. Читать ее Лизе определенно не стоило.

«Скоро встретимся снова, сладкая моя», – было написано резким неаккуратным почерком.

Не глядя в текст, который и так, казалось, врезался в память Алексу на долгие годы, он протянул бумагу Кошкину.

Тот прочел. Воспринял написанное немногим спокойнее Алекса, но ничего не сказал. Убрал записку в бумажный конверт и оставил в чемоданчике. Уточнил:

– Елизавета Львовна, вы говорите, что коробка такая же, как та, в которой вам уже присылали орхидеи?

– Да, – снова чуть слышно, без голоса.

– Надеюсь, вы не думаете, что это отправил я? – насторожился Алекс.

Лиза безотчетно, наверное думая успокоить, вдруг подняла руку и коснулась его плеча. Быстрее, чем Кошкин, ответила:

– Нет-нет, ни в коем случае не думаю…

На Алекса этот простой жест подействовал отрезвляюще. Тип, что послал это, ведь того и добивался – разозлить его, взбесить! А еще, вероятно, Лизу с Алексом рассорить. Хотя бы второе у него не вышло.

А вот первое… Алекс и внешне спокойным не выглядел, но внутри бушевал и был зол сверх всякой меры. Он едва держался, чтобы в клочья не разнести и эту коробку, и мерзкую записку!

– Тем не менее, это прислал тот, кто знал об орхидеях и моих подарках, – пытался все же здраво рассуждать Алекс. – Этот человек где-то поблизости. Возможно, он вхож в ваш дом, Лев Александрович.

– Или в ваш, – хмуро парировал Кулагин.

Лизин отец, весь погруженный в себя, сидел в кресле и гневным взглядом готов бы прожечь дыру в коробке с изломанными цветами. С его доводом же Алекс резко не согласился:

– Коробка с орхидеями никогда не бывала в моем доме. Цветы я выбрал в оранжерее на соседней улице – она единственная, кажется, в вашем городе. Там же подписал открытку и тотчас отправил с лакеем к вам на дом. – И поспешил предупредить: – однако ж я сомневаюсь, что подобную гнусность провернул мой лакей! Он приехал со мною из Петербурга, служит давно и исправно!

– И все же исключить его из круга подозреваемых я не могу, – холодно заметил Кошкин и сделал пометку в блокноте.

– Это прислал Гаврюшин, – вдруг твердо заявила Лиза. – Я вам говорила, батюшка, у меня от него мурашки по коже! Узнал о помолвке из газет и решил вот так отомстить!

– Глупости какие… – возразил Кулагин. – Кирюша хороший мальчик. У тебя от всех женихов, что я предлагал, мурашки по коже, Лизавета!

– Вовсе не от всех, но от Гаврюшина – уж точно!

Алекс кашлянул и неловко поинтересовался:

– Много ли у Елизаветы Львовны еще было женихов? Кроме Гаврюшина.

– Двое, – буркнул Кулагин.

– Ежели честно, то трое. – Щеки Лизы хоть немного порозовели. – Один сватался ко мне в Петербурге. Я не говорила вам о том, батюшка, потому как сразу отказала.