в случае если бы он принял ваш план, я на вашем месте заставил бы его подписать контракт на несколько лет, прежде, чем уехать отсюда в Чикаго. Запросите самое большое жалованье, которое вам могут дать, и пусть это будет написано черным по белому. Хэнтер размышлял.

– Нет, я не могу так поступить, – сказал он через некоторое время. – Я не могу! Это будет неблагородно. Мистер Эллерман сказал, что позаботится обо мне, если из этого что-нибудь выйдет.

– Если из этого что-нибудь выйдет? – переспросил Майкл. – Это довольно туманно. Знаете ли вы точно, что он подразумевал под словами «если из этого что-нибудь выйдет»?

– Он сказал, что если из этого что-нибудь выйдет, то он позаботится обо мне. Мне это кажется вполне ясным. Теперь представьте, что я иду и требую контракта. Ведь он подумает, что я ему не верю. Это покажется жадностью.

– Нисколько! Это будет только деловым поступком, – сказал Майкл. – Конечно, дело ваше… не мое… и каждый решает такие дела по-своему. Факт тот, что я вижу в другом свете, чем вы, этих рыцарей индустрии. Я философ, как вам известно, а философы смотрят по-своему на все вещи.

– Некоторые из философов, конечно, – засмеялся Хэнтep. Но вы самый человечный из философов, какой только есть.

– Да, я-то очень человечен, это верно. Но имейте в виду, что у крупного денежного туза своя логика… Он рассматривает людей, машины и заводы, просто как средства обеспечить за собой власть и богатство. Он пользуется людьми, как собаками, для охоты за деньгами и, добыв деньги, не особенно заботится о собаках.

– Но не мистер Эллерман, – возразил Хэнтер. – Вы не знаете его, как знаем его мы в компании. Он всегда великодушен. Один из служащих моего отдела болел туберкулезом. Шеф об этом каким-то образом услышал и послал его с женой и детьми на два года в Аризону. Заплатил за все расходы. Человек был очень бедный, не мог прервать работы ни на один месяц. – Эллерман взял на себя все заботы о нем, и тот вернулся совершенно здоровым. Он очень часто делает такие вещи… Нет, в печать попадает далеко не все, что он делает, но мы-то знаем! Он сам себя сделал, и знает, каково приходится бедным людям! Прошлый раз в курительной комнате он рассказывал о начале своей карьеры. Было страшно интересно. Как он работал в колледже… Помните, как он был табельщиком на жестяной фабрике, а потом стал мелким банкиром? Подумайте об этом.

– Я думаю об этом, – ответил Майкл. – Как философ я имею право быть странным. Итак, чтоб увенчать эти воспоминания, я расскажу вам басню. Она коротенькая, а потому слушайте внимательно. Однажды крестьянин, гуляя по берегу реки, увидел тонущую лисицу. «Помогите! Помогите! – звала лисица. – Приходит конец миру!» – «Ты ошибаешься, мой друг, – ответил крестьянин, – я вижу только, что тонет одна маленькая лисичка».

– О!.. И это все? – сказал, помолчав, Хэнтер. – Какая же здесь мораль?

– Мораль? – ответил Майкл. – Запомнить ее легко. Берегись, когда кругом глубокая вода.

Глава тринадцатая

Приключения вторгаются в реальную жизнь

1

– Я не буду больше приставать к вам с моими делами, – сказал вежливо Хэнтер. – Я вам с ними надоел.

– Ничуть не надоели, – ответил Майкл. Все это очень интересно и поучительно для меня. Хэнтер на минуту запнулся.

– Я не совсем обыкновенный деловой человек, если позволите сказать, мистер Уэбб, – заметил он робко. – Я люблю читать. Правда, жена говорит даже, что я слишком много читаю. Люблю говорить на философские темы.

– Отлично! Давайте говорить. Я философ с обширным и разнообразным репертуаром, – сказал серьезно Майкл, измеряя глазами палку.

– Мне бы хотелось спросить вас, что вы считаете величайшим открытием, сделанным человеком? – начал Хэнтер. – Я скажу вам, почему мне это пришло в голову. Однажды я прочел в «Истории умственного развития в Европе» Дрэпера, что он, т. е. Дрэпер, считает приручение собаки и употребление огня величайшими открытиями примитивного человека. Это заставило работать мою мысль, – я был в это время членом общества «Субботних вечерних диспутов» в Винуке, – и я предложил этот вопрос обществу. Я формулировал эту проблему так: «Что можно считать величайшим изобретением или открытием, сделанным человечеством, с точки зрения влияния этого изобретения на цивилизацию?» Знаете ли, сэр, диспут этот занимал нас два или три месяца и, наконец, попал в газеты. Они начали ежедневно печатать письма читателей. Одни стояли за электрическое освещение, другие – за швейную машину, третьи – за паровоз, четвертые – за телескоп. Помнится, кто-то выдвигал даже кинематограф, – он-де сохранит разные сцены для будущих поколений. Как вы думаете, что получило наибольшее число голосов читателей?

Майкл покачал головой.

– Трудно угадать. Паровая машина?

– Нет, сэр, книгопечатанье, – ответил молодой человек. – Таков был вердикт. Не думаете ли вы, с точки зрения писателя и философа, что они были правы, мистер Уэбб? Вероятно, вы тоже задавались этой мыслью?

– Да, я думал об этом. Очень печально, но я решительно расхожусь во взглядах с вашим литературным обществом, но…

– Что же вы думаете? – живо спросил Хэнтер. – открытие электричества оказалось на втором месте. Какое же, по-вашему, величайшее открытие в мире?

– Я думаю, что величайшее, когда-либо сделанное открытие, – медленно сказал Майкл, это осел, идущий за охапкой сена, которую держат в трех футах перед его носом.

Хэнтер принял это за шутку и начал смеяться. Но, заметив серьезное выражение Майкла, он остановился.

– Вы это серьезно? – спросил он.

– Вполне! – ответил Майкл. – Я вижу, что вы не вполне оцениваете огромное значение этого открытия. Но когда-нибудь вы сообразите… Я не знаю, кто сделал это открытие. Имя этого человека давно потеряно в пустынях времени, но его открытие до сих пор остается непревзойденным.

– В каком же отношении оно велико? – спросил Хэнтер, чувствуя умственное смятение.

– Во всех! – сказал Майкл. – Каким образом великие умы и безмозглые манекены в адвокатских мантиях могли бы управлять миром без охапки сена? Уберите ее, и цивилизация будет ниспровергнута. Настанет хаос. Нет, – усмехнулся он, охапка сена очень важное дело, чрезвычайно важное.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – сообразил Хэнтер. – Это очень глубокая философская мысль, хотя и кажется шуткой. По-вашему, охапка сена, это – плата за верную службу.

– Не совсем плата за верную службу, – засмеялся Майкл. – Я назвал бы это скорее поводом к верной службе. Иногда какому-нибудь горластому ослу и дают охапку сена, но обычно ее держат только перед носом. Опыт показал, что этот способ лучше.

– Жаль что я не знал об этом открытии во время нашего диспута. Это внесло бы некоторый юмор в наши прения.

Майкл улыбнулся, нагнувшись над своей палочкой, и заметил:

– Припомните как-нибудь к случаю.

– Непременно. Вы – странный философ, – произнес Хэнтер, восхищенно глядя на Майкла.

– О, да, более странный, чем Эмерсон и Герберт Спенсер. В те времена им приходилось заводить себя. Моя же философия действует автоматически. Ею может пользоваться даже ребенок.

– Вчера за обедом, вы много говорили о действительности. Мне показалось ужасно интересно.

– Ну, да. Действительность обычно интересна, – кратко отозвался Майкл.

– Правда бывает более странной, чем выдумка. Не так ли? – засмеялся Хэнтер.

– О, правда бывает невероятно странна, и сначала ее следует принимать в маленьких дозах. Большие дозы иногда вызывают судороги.

– Вот как? – с любопытством произнес Хэнтер. – Я этого не боюсь. Не порекомендуете ли вы мне какую-нибудь книгу, основанную на действительности. Мне бы хотелось прочесть.

– Вы очень торопливый молодой человек, – заметил Майкл. – Много книг наполнено действительностью, но не каждый день они попадаются. Посмотрим… Дайте подумать… Хорошо! Для начала вы можете взять «Правящий Вашингтон» экс-сенатора Петтигрью. Книга о нашей национальной политике и некоторых вождях. Я уверен, что вас интересуют книги об успехе. «Правящий Вашингтон» говорит, как достичь успеха, указывает методы, знаете ли.

– Это именно то, что меня интересует, согласился Хэнтер. – Вероятно, я смогу