в душе возмутился Жорж. Случилось, Александр Христофорович обмолвился в разговоре, что тетушка госпожи Бибиковой была очень против него.

– Если вы не любите, – рассудительно проговорил гость, – то и выходить не стоит. Хотя бы надо подумать.

Девушка почти испугалась.

– Хорошие женихи на дороге не валяются, – заученно повторила она разговоры родителей. – Пора и честь знать, я дома засиделась.

– Ничуть вы не засиделись! – возмутился Жорж, беря ее за руку и заглядывая в глаза.

– Нет-нет, – помотала головой с пушистыми кудельками Елена. – У отца еще три дочери, племянница и Катя. – Где он успеет? Нашелся хороший человек, так надо… Я свой долг понимаю.

Жоржу захотелось тряхнуть ее за плечи. Какой долг?

– Вы прежде всего обязаны слушать свое сердце. Неужели оно у вас молчит?

Оленка спрятала разгоревшееся лицо в ладонях и убежала из комнаты, рассыпчато стуча каблучками по паркету.

«Ну и что я такое говорил?» – спросил себя юноша. Разве он мог рассчитывать на успех? Или хотя бы признаться? Чтобы навсегда потерять вход в этот дом? А ведь здесь единственные люди, которых он мог назвать родней!

– Эй, Ромео, – из-за дверного косяка выглянула Катя. Ну надо же, она до сих пор не позволила горничной вытащить перья из своих волос и снять с шеи жемчуг. Слишком нравилась себе в зеркалах. – Мою сестру надо пытать каленым железом, чтобы она призналась. Такая молчунья! Но я здесь, чтобы вас ободрить. Конечно, Елена не осталась равнодушной к вашим пылким взглядам. Вот.

В ладонь Жоржа лег клочок бумаги, на котором Оленкиным почерком было написано всего два слова: «Вы правы».

* * *

Еще через день ветер вздувал флажки пожарных команд, собравшихся на Ходынском поле, чтобы продемонстрировать зевакам свои умения и посоревноваться. Основы организованного тушения пожаров заложил еще Петр Великий. Но с тех пор дело не сдвигалось с места. Простые солдаты из ближайшей воинской части прибегали на подмогу хозяевам занявшегося огнем дома. Соседи разбирали к себе ребятишек и делились ведрами да лопатами.

Нынешний государь любил во всем порядок и основательность. Владельцам домов вменили в обязанность иметь багры, топоры, ведра с острым днищем – все это содержать в исправности и на виду, вывесив на особый щит. Кроме них в каждом дворе неукоснительно должна была возвышаться куча песка.

По особому проекту, над которым император корпел как военный инженер, начали возводить каланчи, а под ними – в крыльях – конские стойла и каретные сараи для пожарных подвод. Усачи получили медные каски, сиявшие на солнце не хуже кирасирских.

Восторг при виде бравых служак, в кои-то веки призванных помогать горожанам, а не разорять их дома постоем, был общим. Толпа собралась поорать и похлопать. Персов тоже пригласили. Они явились верхом и выглядели на европейских седлах как мешки с сеном.

Александер негодовал:

– У них конструкция другая. На своих седлах они – настоящие кентавры. Нет в мире лучших всадников…

– Есть, – в наглую бросил Жорж. – Про мамелюков Наполеона говорили то же самое. И где теперь мамелюки?

– Вы пытаетесь похвалить своих казаков, – обиделся Джеймс. – Но они научились как раз у персов.

– Где как, – через губу отозвался спутник. – У турок, у черкесов. Кстати, казаки так же хороши и на европейских седлах. А ваши подопечные норовят согнуть ноги…

Полковник махнул рукой, понимая, что не переспорит Жоржа. Посольство спешилось и прошагало к самым ограждениям, где терпеливо воззрилось на мелькание пожарных команд, которые оспаривали друг у друга право первыми взобраться по веревкам на импровизированную стену «горящего дома» и забросать опасные очаги песком.

Дамы награждали особенно отличившихся хлопками и ободряющими криками.

– Зачем эти люди ведут себя столь нелепо? – спросил Махмуд-хан у товарищей.

– Они тушат дом, – пояснил Мирза-Салех.

– Но ведь ничего не горит! – возмутился командующий.

– Это очень удобно, – к группе беседующих кизилбашей подошел Александер, – когда есть специальные расчеты, предназначенные именно для пожаров. Это как особый род войск. Разве дурно было бы применить его в Исфагане или Тебризе? Там от неисправного тандыра выгорают целые кварталы.

– Суета, – насупившись, повторил Махмуд-хан.

А Салех добавил, чтобы засахарить пилюлю:

– В Лондоне команды расторопнее.

– Все равно не понимаю, в чем смысл? – настаивал вояка. – Ведь сейчас ничего не горит. Зачем бегать?

– Когда загорится, поздно будет, – подал голос Жорж, привычно державшийся возле полковника. – Они тренируются.

– Суета, – повторил Махмуд-хан. – Русские любят суетиться. А если будет не пожар, а наводнение?

В это время на другой стороне поля появилась госпожа Бенкендорф с девочками Катей, Еленой и племянницей Машей. Высокие, как пальмы, они даже издалека привлекали внимание, выделяясь среди посетительниц столичными туалетами.

Жорж сразу подобрался, поняв, куда устремлен взгляд принца.

Хозрев-Мирза направился к группе светских женщин. Свита за ним. В толпе он заметил и красавицу Потемкину, и графиню Пушкину, которые беседовали с матерью небесной пери. Молодой человек жаждал подобраться поближе. Это ему удалось. Знакомые дамы с охотой представили его Лизавете Андревне, та холодно наклонила голову, но к своим крошкам представляться не пустила. Встала стеной. И сколько бы Катя ни выглядывала из-за ее плеча, а принц ни пытался за него заглянуть, достойная дама изображала Багратионовы флеши на Бородинском поле. Враг не пройдет.

Жорж издалека подал госпоже Бенкендорф знак: мол, я тут. И та явно приободрилась.

– Отчего вы так сухи с нашими гостями? – с укоризной спросила Лизавету Андревну графиня Потемкина. – Ведь государь приказал оказать им самый радушный прием.

– У меня с собой дочери, – отрезала госпожа Бенкендорф. – Надобно думать и об их безопасности. Если не о репутации. – Ее прокурорский взгляд уперся Кате в лицо.

Та, ни на кого не обращая внимания, играла с Хозрев-Мирзой в гляделки.

– Вы полагаете, нам что-то угрожает? – всполошилась графиня.

– Нам? – рассмеялась Лизавета Андревна. – Помилуй Бог. В нашем возрасте об угрозах остается только мечтать. Я беспокоюсь за барышень. Вряд ли госпожа Демидова теперь найдет женихов для своей дурехи.

– О! – Графиня была шокирована простотой выражений, к которым прибегала собеседница. – Я полагаю, не стоит так говорить. Бедная госпожа Демидова едва не потеряла дочь. Всякая мать поймет афронт, который ей нанесен.

– А как говорить-то? – настаивала достойная дама. – Теперь девку не пристроить.

На помощь Потемкиной поспешили Пушкина, княгиня Голицына и госпожа Обрезкова. Вчетвером они стали уверять супругу шефа жандармов, что даже в его отсутствие ни ей, ни ее крошкам ничего не грозит. И преуспели бы.

Если бы принц сам все не испортил. Пока дамы судачили, он незаметно подобрался к Кате, встал за ее спиной и попытался отрезать от пояса пери кусочек шелка и кружева. Для этого Хозрев-Мирза извлек из ножен большой кинжал с резной костяной ручкой и приступил к делу.

Внезапно Катя заметила блеск холодной стали возле собственной талии. Инстинктивно она отклонилась и вскрикнула. Тут же завопили и мамаши, увидевшие страшного перса с ножом. На их призыв кинулись пожарные ближайшего расчета. Хоть тех и собрали нарочно, чтобы показать персам, каждый в душе не благоволил гостям: басурмане, посла зарезали, какого горя от них еще ждать?

Поэтому служивые мигом вытащили багры и, перекидывая топоры из ладони в ладонь, двинулись на принца. Их медные каски угрожающе сверкали. Усы топорщились. Девку хотел зарезать! При всем честном народе! У матери на глазах! Нехристь. Нехристь и есть.

Бедный юноша стоял оглушенный, с лоскутками в руках, и ничего не понимал. На его защиту