— Я желаю в честь его подвига сделать Фермина посмертно мечом Королевства, — сказала Лирна.

— Спасибо, — поблагодарила госпожа Трелла и улыбнулась уголками губ. — Думаю, Фермина бы такое известие, хм, позабавило.

Лирна обвела взглядом лагерь. Взрослые хлопотали: обустраивали жилье, готовили, суетились, лишь брат Иннис и группа ребят подле него по-прежнему беспокойно глядели на королеву.

— Брат Иннис говорит, что вы помогали им согреться, — сказала она.

— Кто угодно может разжечь костер, — пожав плечами, заметила госпожа.

— И притом выжить при падении города и бегстве на юг. Это само по себе немалое достижение.

— Ваше величество, я не знаю, сколько и как Фермин рассказал о наших обстоятельствах, но, вопреки нашему имени, мы не вели жизнь знати. Бедность понуждает к находчивости.

— Не сомневаюсь. Но все же одинокая женщина, так долго выживающая среди войны и голода…

Госпожа Трелла заставила себя отпить, судорожно сглотнула.

— Возможно, вы слышали, — продолжила королева, — что я сняла все запреты на использование Тьмы в этом Королевстве. Одаренные теперь занимают почетное место в моей армии. Из разговоров с ними я выяснила одну общую черту: у них у всех матери тоже были Одаренными, хотя отцы — не всегда. Забавно, не правда ли?

Госпожа Трелла посмотрела ей в глаза, медленно подняла руку, растопырила пальцы.

— В ту ночь воларский солдат вышиб дверь моей спальни, нашел меня в платяном шкафу, рассмеялся, схватил меня за волосы и захотел перерезать мне глотку.

На кончике большого пальца заплясал милый голубой огонек.

— Тот солдат недолго смеялся, — сказала госпожа Трелла.

Пламя стало желтым и полыхнуло, обняло руку по локоть.

Королева уставилась на него, будто зачарованная, вскочила, попятилась.

— Ваше величество! — обнажив меч, крикнул Илтис.

— Ваше величество, я знаю о вашем эдикте. Но обыкновенные слова не могут так запросто побороть многовековой страх. Моя мать приложила немало усилий, чтобы я осознала опасность своего Дара, ужас, который он вызывает, и крайнюю неприятность внимания со стороны Верующих.

Госпожа сжала кулак, и пламя угасло. Лирна глубоко вдохнула, постаралась перебороть дрожь в руках и ногах, кивнула Илтису и села пить чай. Вид огня разбудил жуткую память, смрад горелой кожи — ее кожи, — когда языки пламени лизали ее.

— Седьмой орден связан моим словом, — успокоившись, сказала Лирна. — Я не позволю им понуждать кого-либо к вступлению. Отдельно от них существует небольшой отряд Одаренных из Северных пределов, подчиненных лишь лорду Ваэлину и мне. Они с радостью примут вас.

— Ваше величество, я старуха.

— Я думаю, вы не так уж стары. И, мне кажется, душа вашего сына обрадуется, если вы употребите свой Дар во благо Королевства.

— Ваше величество, я должна заботиться о них. — Госпожа Трелла указала на детей.

— Я даю вам слово: о них позаботятся. Им больше не нужен ваш огонь. А мне — очень нужен.

Лирна подумала, что позволила страсти прорваться в голос, потому что Трелла вдруг посмотрела с тревогой и недоверием. Такие взгляды Лирна замечала у тех, кто был близок ей: у Норты, Дарены, Ривы. И у Ваэлина. Те, кто не ослеплен обожанием, видят яснее.

— Я не приказываю, — улыбнувшись, добавила королева. — Это только просьба. Поразмыслите над ней. Поговорите с аспектом Каэнисом, с людьми из Пределов. Я не сомневаюсь, что и те и другие с радостью примут вас.

Королева встала. Госпожа Трелла поклонилась ей.

— Ваше величество, я хотела бы попросить об одолжении.

— Конечно же, просите.

На глазах госпожи заблестели слезы, и, чувствуя ее горе, к ней подбежали дети.

— Герб моего сына… я хочу, чтобы на нем была ласка. Из всех зверьков, привязывавшихся к нему, ласки были его любимицами.

— Как пожелает миледи, — сказала королева и поклонилась.

Уж лучше ласка, чем акула.

Хотя большую часть Варнсклейва снесли буквально до камней мостовой, строения под нею оказались почти нетронутыми. Многочисленные подвалы стали теперь квартирами и тюрьмами. Воларскую женщину держали в угольном подвале развалин, когда-то, судя по закопченной наковальне среди щебня, бывших кузней. Пара королевских гвардейцев стояла по бокам лестницы в подвал, а лорд Вернье коротал время ожидания, черкая в записной книжке. Когда подошла королева, Вернье встал, поклонился с обычной грацией и поприветствовал ее на идеальном языке Королевства.

— Ваше величество, я безмерно благодарен вам за то, что вы прислушались к моей просьбе.

— Не стоит, милорд, — сказала королева. — Однако мне кажется, что я обману ваши ожидания.

— Ваше величество, простите…

Лирна велела гвардейцам открыть дверь в подвал и сказала Вернье:

— Увы, милорд, я понимаю, как вам хочется добавить мое знание в вашу хронику, но, к сожалению, ученой страсти придется пока уступить место потребностям дипломатии.

Она пригласила его сойти вместе с ней вниз. Илтис шел впереди. Форнелла Ав-Токрев Ав-Энтриль сидела за столиком и читала при свете единственной свечи. Форнеллу не заковали в цепи, ее лицо и волосы были чисты. Лирна позволила ей тазик воды каждое утро, чтобы ухаживать за собой. Форнелле давали пергамент и чернила, и теперь на столе перед нею лежал свиток, полностью исписанный мелким плотным почерком.

При виде королевы Форнелла встала и поклонилась, но смотрела безучастно, потом заметила Вернье и удостоила его осторожной улыбки.

— Ваше величество, милорд! — выговорила Форнелла на ломаном языке Королевства. — Какая честь, сразу двое гостей!

— Мы поговорим на вашем языке, — сообщила королева и перешла на воларский. — Важно, чтобы мы правильно поняли друг друга.

Лирна приказала Илтису подождать снаружи, Форнелле разрешила сесть, затем взяла и внимательно прочитала свиток: список имен, мест и товаров. Каждое имя помечено круглым знаком. Лирна узнала его.

— А, это вольные. А люди с этими именами, полагаю, ваши рабы?

— Да, ваше величество. Хотя этот документ, по сути, завещание. Рабов освободят после моей смерти.

— Мое понимание воларских законов ограничено, — солгала Лирна. — Я считала, что раб вне зависимости от статуса его владельца освобождается лишь специальным указом правящего Совета.

— Именно так, но мой брат — в Совете. Я не сомневаюсь, что он снизойдет к моей просьбе.

«Ко времени твоей смерти его будет заботить лишь собственное выживание, а не твое завещание», — подумала королева, а вслух сказала:

— Если я правильно вас поняла, ваши симпатии к главному институту вашей империи в последнее время угасли?