Все замерли, ожидая, что скажет Финист.

— Если нам удастся выполнить два условия, — честно ответил он. — Найти четвёртого и подобрать для Офелии возлюбленного.

Офелия густо покраснела, но аккуратно доела пирожное, расправила мельчайшие складочки на платье и спросила тоном лучшей ученицы:

— Так значит, легенда о четверых — правда?

— Наверное… — уклонился от чёткого ответа Финист.

— Что за легенда? — я села рядом с помрачневшим шутом.

— О четверых демиургах, — не замечая быстрых знаков и сердитых взглядов Финиста, отвечала Офелия.

Став живой, моя дорогая подруга нисколько не изменилась.

— И что же? — наклонилась я к ней, упираясь бедром в бедро Финиста.

— Наш юный демиург бился с другими, те победили его и разорвали на четыре неровные части, — Офелия отпила вина и положила на язык ещё один кусочек пирожного, — а мои любимые ванильные есть? — заглянула она мне в глаза.

— Есть, потом принесу, рассказывай быстрее! — потребовала я, отобрав бокал у Финиста и выпивая содержимое залпом.

Что ж вино было вкусным и помогло расслабить натянутое струной тело. И мой второй так и непроизнесённый вопрос уже обзавёлся ответом. Только демиург мог сделать привидение живым человеком!

— Любовь, честь, ум и силу, — кивнул Неледим, внимательно следящий за мной и шутом.

— Две части они спрятали в Первом мире, а две забросили в дальние миры, растущие не из Ясеня, — облизнулась розовым язычком Офелия, её голодный взгляд перебегал с одного пирожного на другое. — Можно ещё? Триста лет ничего не ела.

Котёнок, которому Максим скормил кусочек пирожного, точно так же облизнулся, вызвав весёлые улыбки.

Финист протянул Офелии свою тарелку с оставшимися раковинками синего, розового и золотого цвета. Она засунула в рот целое пирожное, прихлебнув из бокала ещё вина.

— И где? Где три части? — спросила я.

— Это мы, — Финист неохотно кивнул в сторону Митиля и Сашки, отодвигаясь от меня в угол кровати.

— Вы все трое — демиурги? — вскочил на ноги Блэки.

— Да, — просто ответил Финист, — хотя даже нам самим трудно в это поверить. — Но настоящими мы станем, когда появится четвёртый.

Митиль открыл рот, но не успел ничего сказать, раздался визг. Это котёнок оторвал улитку от плаща Максима и, изящно спрыгнув вниз, катал её по полу. А улитка-переводчик громко верещала.

Я отобрала у него несчастную улитку и прикрепила на плащ Максима.

— Неудобная она, — пожаловался Максим, — хочу серьгу, как у Димки, и красиво и не мешает.

— Тогда уж и язык придётся проколоть, — насмешливо улыбнулся Митиль.

— Нет! — протестующе поднял руку Максим, будто его уже силой вели прокалывать язык.

— Вот так будет выглядеть твой язык, — Митиль показал Максиму язык, проколотый пиявкой.

Котёнок вывернулся из моих рук и опять вскарабкался на колени, на этот раз выбрав Финиста. А я села на диван рядом с Офелией, продолжающей жевать пирожные и запивать их вином.

— Как Андреас? — шепнула я ей на ухо.

— Завтра сможет уехать, — Офелия выронила половинку пирожного на пол.

Котёнок тут же скакнул за лакомством и заурчал поедая пирожное.

— Я думаю… — я с удовольствием взяла руку Офелии в свои, — мы сделаем до утра кое-что…

— Я не хочу, — гордо выпрямилась Офелия.

— А остаться призраком на веки вечные хочешь? — ударила я её по больному месту.

Офелия задумалась.

— Если бы он полюбил меня, по-настоящему… — тихо сказала она, — а так… зачем мне быть живой, если…

Она резко выдохнула и спросила:

— Митиль, что вы хотели сказать нам?

— Ничего, — улыбнулся тот.

Мы болтали, смеялись, но я заметила, что Блэки потрогал по очереди всех рыжеволосых в комнатке Финиста.

— Пойдём, — я подхватила под руку Офелию, — мне надо забежать в библиотеку, я хочу прочитать легенду о четверых своими глазами.

— Вряд ли ты найдёшь её в библиотеке, Сашка, — кивнул мне Финист, — эту легенду не любят, и её нет ни в одной книге.

— Я верю в Филадельфиуса Клинта, он — великий библиотекарь и разыщет для меня даже такую редкость, — подмигнула я Офелии.

И та слабо заулыбалась. Я поклонилась всем, как можно изящнее, и мы с Офелией отправились в мои покои.

— Иди в спальню и найди все ингредиенты для приворотного аромата, — приказала я Офелии и не стала слушать её жалкие возражения.

Дворцовая библиотека работала до полуночи, а часы Ясеня на моём запястье показывали без четверти полночь.

— Господин Филадельфиус, господин Клинт… — позвала я, остановившись у самого широкого и высокого шкафа.

Тишина. Я потопталась на пороге и прошла вглубь библиотеки. Филадельфиус полулежал на таком длинном диванчике, что все его ножки поместились на сидении свободно. На его носу торчали смешные очочки, библиотекарь листал всеми лапками какую-то книгу.

— Библиотека закрыта, — сообщил он мне, не взглянув в мою сторону.

И часы между узкими шкафами бумкнули полночь, согласно его словам.

— Но у меня же ещё без пяти! — воскликнула я, невежливо поднося свои часики к его носу. — И мне необходима помощь! От этой книги, рукописи, сборника легенд, я не знаю, какая она на вид, зависит жизнь!

— Опять легенды? — Филадельфиус с неохотой отложил свою книгу на столик и отпил из большой чашки глоток какао. — Но вы же недавно взяли большой сборник.

— Это легенда о четверых! — выпалила я.

Библиотекарь мелко затрясся и выронил из лапок чашку.

Я тупо смотрела на светло-коричневую лужицу, расползающуюся на светлом ковре.

— Эта легенда запрещена в Первом королевстве, — наконец произнёс Филадельфиус дрожащим голоском. — Но она есть у меня, я сохранил рукопись как ценную редкость. Если вы никому не расскажете, я принесу вам легенду.

— Никому, — пообещала я.

А библиотекарь смешно перетёк на пол и засеменил всеми ножками в какую-то дверь. А я раньше не замечала эту покрытую паутиной и медными вставками дверцу.

Он вынес пыльную пожелтевшую рукопись, скреплённую толстыми серыми нитками, сказал:

— Не забудьте вернуть, ваше высочество, — и начал яростно оттирать тряпкой пятно с ковра.

Я подошла к нему, с моих пальцев на ковёр стекло заклинание очищения, поглядев на удивлённое личико Филадельфиуса, тупо рассматривающего чистый ковёр и неиспачканную тряпку, я выскользнула на лестницу.

Не удержалась, прямо стоя на лестнице, заглянула в середину пачки хрустящих от старости листков.