Батальонный комиссар Карпекин Митрофан Николаевич родился в 1908 г. в Кричевском районе Могилевской области Белоруссии. Работал на железной дороге ремонтным рабочим, вступил в комсомол, затем был избран секретарем комитета комсомола цементного завода в Кричеве, а затем секретарем парткома. Перед войной с 1938 г. — первый секретарь Кричевского райкома партии, с мая 1941 г. работал в Могилеве секретарем партии по кадрам. Один из его товарищей по работе в Кричеве А. С. Милитиков (в 60-х годах работавший в Москве директором Всесоюзного историко-исследовательского института документирования и архивного дела) в своих воспоминаниях сообщил: "Митрофан Николаевич для всех нас, хорошо знавших его по работе, был самим близким человеком, образцом руководителя, человеком большой души, эталоном честности. Он всегда в первую очередь заботился о других, постоянно думал о людях, об общих делах государства". С первого дня Великой Отечественной войны Карпекин М. Н. занимался организацией отпора врагу на территории Могилевской области, создавал подполье и партизанские отряды, занимался эвакуацией людей, ценного имущества и документов. С сентября 1941 г. он учился на высших курсах усовершенствования политического состава Красной Армии в Перхушкове под Москвой, а затем в Белебее в Башкирии. В апреле 1942 г. он был назначен на Крымский фронт начальником отдела кадров автобронетанкового управления.[179]

Ермаков С. М., старший по званию в Малых Аджимушкайских каменоломнях, был самолюбив, несколько высокомерен и поэтому сразу же не понравился Поважному М. Г. и Барлиту С. Н. Из старших начальников командовать здесь его никто не назначал, он оказался в каменоломнях случайно. Его группа была небольшая, и поэтому ему было не на кого опереться. К тому же у него не было совершенно продовольствия, и он вынужден был стоять "на довольствии" сначала у Барлита С. И., а затем у Поважного М. С. Все эти причины повлияли на то, что в этих каменоломнях не сложился гарнизон с крепким единым командованием.

Первое время защитники каменоломен контролировали участки территории около выходов, но фашисты с помощью танков и бронетранспортеров загнали их под землю. После того как бои стали стихать, местное население стало покидать каменоломни, гитлеровцы этому не препятствовали, но вышли не все. Под землей осталось несколько семей коммунистов из Керчи, представители иудейской религии (евреев и крымчаков), которых фашисты еще не уничтожили в конце 1941 г., гражданских служащих, обслуживавших воинские части еще до наступления, и других по самим разным причинам. Но таких было сравнительно немного, не более 150–200 человек в обеих каменоломнях.

Фашисты, упоенные взятием Керчи и всего полуострова, были горды и самоуверенны, они считали, что быстро уничтожат и "засевших в пещерах русских". Они пробовали ворваться в каменоломни через широкие входы, но это привело их только к потерям. Гитлеровцы, спустившись под землю с дневного света, ничего не видели, но одновременно были хорошими мишенями для защитников. Их без особых усилий расстреливали почти в упор. Фашистское командование, поняв, что это приводит к большим и безрезультатным потерям, решительно отказалось от такого штурма. Гитлеровцы знали о большой численности советских военнослужащих в каменоломнях и понимали потенциальную угрозу с их стороны и поэтому решили пойти в конце концов на преступление — использовали против защитников химические отравляющие вещества, которые было запрещено применять по международным соглашениям. Об этом применении было известно в 1942 г. и особенно после того, как район был освобожден от оккупантов. Этот факт использовался советской пропагандой для привития ненависти к фашистским захватчикам. Подробное описание газовой атаки есть в дневнике Трофименко А. И., и я его использую в виде большой цитаты. "…Грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватился, но было уже поздно. Человечество всего земного шара, люди всех национальностей! Видели вы такую зверскую расправу, какую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю ответственно — история нигде не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли до крайности. Они начали давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мертвыми на земле с разорванными на грудях рубахами, кровь лилась изо рта. Вокруг крики: "Помогите! Спасите! Покажите, где выход, умираем!" Но за дымом ничего нельзя разобрать. Я с Колей был без противогазов. Мы вытащили 4-х ребят к выходу, но напрасно: они умерли на наших руках. Чувствую, что я уже задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу — спасать раненых, что были в госпитале. Ох, нет, не в силах описать эту картину! Пусть вам расскажут толстые каменные стоны катакомб, они были свидетелями этой ужасной сцены. Вопли, раздирающие стоны, кто может — идет, кто не может — ползет, кто упал с кровати и только стонет: "Помогите, милые друзья! Умираю, спасите!" Белокурая женщина лет 24-х лежала вверх лицом на полу, я приподнял ее, но безуспешно. Через 5 минут она скончалась. Это врач госпиталя. До последнего дыхания она спасала больных, и теперь она, этот дорогой человек, удушена. Мир земной, Родина! Мы не забудем зверств людоедов, живы будем — отомстим за жизнь удушенных газами. Требуется вода, чтобы смочить марлю и через мокрую дышать. Но воды нет ни одной капли. Таскать к отверстию нет смысла, потому что везде бросают шашки и гранаты… Выходит, один выход — умирать в противогазе… Может быть, и есть, но теперь поздно искать. Гады, душители. За нас отомстят другие. Несколько человек вытащили ближе к выходу, но тут порой еще больше газов. Колю потерял, не знаю, где Володя, в госпитале не нашел, хотя бы в последний раз взглянуть на них. Пробираюсь на центральный выход, думаю, что там меньше газов. Но это только предположение… теперь я верю в то, что утопающий хватается за соломинку. Наоборот, здесь большее отверстие, а поэтому здесь больше пущено газов. Почти у каждого отверстия 10–20 человек, которые беспрерывно пускают ядовитые газы-дым. Прошло 8 часов, а он все душит и душит. Теперь уже противогазы пропускают дым, почему-то не задерживают хлор. Я не буду описывать, что делалось в госпитале на Центральной, такая же картина, как и у нас, но ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым еще полуживые метались то в одну, то в другую сторону. Все это, конечно, безнадежно. Смерть грозила всем, и она была так близка, что ее чувствовал каждый. Чу! Слышится пение "Интернационала". Я поспешил туда. Перед моими глазами стояли 4 молодых лейтенанта. Обнявшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн…[180]