Если бы пару лет назад кто-то сказал Кире – решительной, циничной Кире, рассчитывавшей с помощью своей выигрышной внешности кружить головы голливудским продюсерам, – что у нее будут отношения с женщиной, и не просто с женщиной – с взбалмошной, неуравновешенной девчонкой, – она только покрутила бы пальцем у виска. Это было нелепо, смешно – она никогда прежде не испытывала влечения к женщинам. Но когда в ту сумасшедшую ночь, после перестрелки, прыжков из окна и бега по ночным Лужникам, Марина поцеловала ее, у Киры как будто что-то надломилось внутри. Наваждение какое-то, она бы первая не поверила, что такое возможно: вот еще секунду назад она ни о чем подобном и не думает – а пару мгновений спустя уже исступленно целует нежные отдающие на вкус лесными ягодами девичьи губы. Безумие, чистое безумие.

Убедившись, что Марина спокойно уснула, Кира осторожно вытащила ладонь из-под ее щеки, накрыла одеялом, поцеловала ее в висок и тихо вышла из палаты. Оставалось у нее на сегодня еще одно дело. Вот разберется с ним – и потом уже можно будет подумать, как рассказать Марине, что она уезжает в Японию, а главное, как она сможет ее здесь оставить и что с ней станет за время ее отсутствия.

Жмура Кира подкараулила в подворотне. Обретался этот человеческий огрызок в какой-то конуре в районе бывшей Хитровки – Кира запомнила адрес, когда однажды ездила вызволять оттуда загулявшую Марину. Можно было бы прихватить с собой кого-нибудь для пущего эффекта, были у Киры знакомые еще по работе в эскорте – и милицейские чины, и бандитские рожи. Вот только, насколько ей помнилось, этот чертов барыга ростом был метр с кепкой и тощий, как помоечный кот. Даже людей дергать ради такого было неохота.

Бедняга Жмур, возвращавшийся домой с каких-то очередных своих нарковылазок, конечно, совсем не ожидал, что в подворотне на него налетит высоченная белокурая валькирия. Завидев Киру, вытаращил глаза, икнул и попятился на полусогнутых. Но та в два шага преодолела разделявшее их расстояние и сцапала доморощенного дилера за грудки. Тот, кажется, даже проволокся за ней пару метров, загребая носками кроссовок по асфальту.

– Слушай меня внимательно, падаль, – процедила Кира ему в ухо. – Если ты еще раз посмеешь хоть на метр приблизиться к Марине, я об тебя рук марать не буду. И ментам не стану сдавать. Я на тебя Меченого натравлю, слыхал про такого?

Жмур мелко закивал. Меченым звали одного из московских «авторитетов», яростного ненавистника любой наркотической тематики. Поговаривали, будто у Меченого от передоза погиб единственный сын и тот с тех пор сделался непримиримым борцом с барыгами всех мастей. Кира сейчас, конечно, привирала, она действительно пару раз видела Меченого в ресторанах и ночных клубах, даже оказывалась с ним за одним столом, но натравить его, разумеется, ни на кого не могла. Впрочем, Жмуру об этом знать было не обязательно, а угрожала она, видимо, достаточно убедительно. Даже в тусклом свете фонаря стало видно, как тот позеленел.

– Да сдалась она мне, твоя Марина, – заблеял он. – Пусти, чокнутая. Ну пусти, че ты… Понял я, понял.

Кира еще раз тряхнула его для верности и отпустила. Жмур осел на асфальт, крепко приложился затылком о кирпичную стенку и буркнул вслед уже отходившей Кире:

– Дура ты. Барыг, что ли, мало на Москве. Не я, так другой ей продаст.

– А это не твоя забота, – не оборачиваясь, выплюнула Кира.

Однако под ложечкой от слов Жмура неприятно засосало. Он ведь был прав, конечно, дело было не в нем, а в самой Марине. Кира не могла вечно отгонять от нее потенциально опасных знакомых, следить, водить везде за руку, чтобы та никуда не вляпалась. Тем более теперь, когда впереди у нее маячила Япония.

Выйдя на улицу, Кира махнула рукой проезжавшему мимо такси, забралась в салон машины и, назвав водителю адрес, спрятала лицо в ладонях. Черт возьми, что же ей делать? Отказаться от контракта? Да это все равно что выбросить в топку все годы работы в модельном бизнесе. Второго такого шанса не будет. Ей уже не восемнадцать, как долго еще она будет востребована как модель? Лет пять, если повезет? Нет, отказываться от такого нельзя было ни в коем случае.

Но что тогда, оставить Марину одну в Москве? С этими ее настроениями, взбрыками, гениальными озарениями и приступами кромешного отчаяния? Как долго она продержится? Как скоро после выхода из клиники встретит какого-нибудь очередного Жмура и пустится в наркотический загул? Ведь чтобы соскочить, нужна железная воля, а без нее, Киры, Марина мгновенно раскисает и сдается.

Господи, если бы только можно было увезти ее с собой! Кира уверена была, что, если бы ей удалось вырвать Марину из российской действительности, увезти в Японию – да не только в Японию, куда угодно, лишь бы подальше от всех этих ее творческо-нестабильных дружков, – та перестала бы срываться. Но об этом и думать было нечего. Кира представила себе, как объявляет представителям Ямамото, что согласна ехать только при условии, что ей позволят взять с собой подругу, и невесело хмыкнула.

– Виталик, Виталик, ты слышишь, что она говорит? – застонал Шувалов, театрально закатывая глаза и откидываясь на белые кожаные диванные подушки.

– Что? – высунулся из кабинета Виталик.

На лице его было написано такое неприкрытое детское любопытство, что Кира невольно прыснула.

– Хочет отказаться от контракта. От Ямамото, ты понимаешь, Виталик? – Ленчик всплеснул ухоженными руками. – Дорогая моя, да ты обезумела! Виталик, звони 03.

– Кирка, ты чего это, серьезно? – ахнул бессменный Ленчиков ассистент.

Он уселся на подлокотник дивана, и Ленчик тут же устроил пергидрольно-белокурую голову у него на груди. Кира всегда удивлялась тому, что, несмотря на бурный Ленчиков темперамент и Виталикову очаровательную дурость, отношения у этих двоих сложились на удивление прочные. Сколько бы томных мальчиков-моделей ни крутилось вокруг Шувалова, именно Виталик оставался бессменным обитателем его квартиры на «Петровско-Разумовской» (на апартаменты ближе к центру у Маэстро денег пока не хватало), именно он занимался организацией всех его шоу, именно на него Ленчик смотрел с бесконечным обожанием.

– Ты понимаешь, у нее любовь, – трагически продекламировал Шувалов. – И наша железная женщина готова ради нее разрушить всю свою жизнь.

– А что, собственно, случилось? – решил уточнить Виталик.

Рассудив, что отделаться от любопытного шуваловского фаворита все равно не удастся, Кира коротко изложила ему суть вопроса. Тот запустил пятерню в свои есенинские кудри, задумчиво подвигал бровями и вдруг выдал:

– Ленчик, а давай возьмем ее к нам!

– Что? – хохотнула Кира. – В каком это смысле? Жить втроем – это даже для вас, друзья мои, будет чересчур.

– Не жить, работать! – возразил Виталик. – Ты же говоришь, она талантливый дизайнер. Неужели у Леньки в Доме моделей для нее никакой работы не найдется?

Кира мгновенно напряглась, как почуявшая дичь гончая. А это могло бы стать выходом. Ей было прекрасно известно, что, если и была у Марины зависимость более сильная, чем наркотическая, это была зависимость от творчества. Когда Маринка работала над интересным ей самой заказом, она могла не спать, не есть несколько суток подряд. Не отрывалась ни на что – какие уж там услужливые дружки с чеками в карманах? Кире едва удавалось впихнуть в подругу несколько ложек какой-нибудь простой еды, типа творога, чтобы та не довела себя до полного изнеможения. Проблема была только в том, что найти постоянную работу в условиях постперестроечной Москвы у Марины не получалось, а значит, в периоды затишья ей не на что было тратить свою творческую энергию.