силы внутри чужих колоний и условно-независимых, экономически депрессивных регионов. Но сработает это только на не-европейцев, потому что «белые люди» по умолчанию пафосные, зазнавшиеся, и при первой удобной возможности перекрасятся во врагов.

За Данией последовала остальная «нейтральная» для нас Европа. Предпоследним представителем Европейской державы из допущенных ко мне стал посланник Германии — дерьмовые у нас с ней взаимоотношения, и здесь сам Бог велел вбросить сглаживающий это тезис в ответ на сожаления посланника по этому поводу:

— Отношения между равными партнерами, герр Швейниц, на мой далекий от высокой дипломатии взгляд, просто обязаны быть многовекторными. Никто не вправе требовать как от Германской Империи, так и от Империи нашей, полнейшего согласия и жертвы национальными интересами во имя хороших отношений. Нам нужно защищать промышленность, вам — крестьян. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве торговые ограничения способны помешать нашим империям действовать сообща к обоюдной пользе?

Посланник обрадовался, Императрица едва заметно поморщилась, не успевший (потому что не хотел) далеко уйти французский посланник вытер лысину платочком — занервничал, бедолага, потому что в мое «не собираюсь вмешиваться» поверит только кретин. Но во лжи обвинить меня не сможет — я же просто разговариваю с «херром» Швейницем, делясь своим сугубо личным мнением.

Завтрашним утром, полагаю, кайзер Вилли откроет свеженькую телеграмму от своего посланника и освоит термин «многовекторность» применительно к дипломатии. Ну и порадуется полученному сигналу — посланник же не ограничится только пересказом моих слов, он опишет весь сегодняшний прием, включая то, что я откровенно «слил» француза.

Заканчивал «европейскую» часть посланник Австро-Венгрии. Вражина номер один, но кто в такой ситуации будет вид подавать? Здравствуйте, очень приятно, до свидания. Буфером между Европой и Азией выступили посланники САСШ, Мексики и той части Южной Америки, которая колонизирована недостаточно качественно — Индии, например, свой посольский корпус не положен.

Мексика в эти времена вполне самостоятельное государство. Это в будущем она и прочие латиноамериканские страны превратятся в тестовый полигон для ЦРУ, а пока американцы так не умеют. Про Мексику я буду долго думать, и, возможно, накачивать оружием и инструкторами, потому что нынешние, безоблачные отношения с Америкой продлятся только до конца Первой мировой. Увы, противостояние с ней неизбежно, поэтому придется «шатать» как можно старательнее. Но пока, само собой, никому ни слова — рано.

Азиатская часть приема началась конечно же с японского посланника — Токудзиро Ниси неплохо смотрелся в европейском костюме, а ширина его улыбки символизировала радость от качественно нового витка русско-японских отношений. После обмена любезностями я пригласил посланника на открытие музея японской культуры — его еще только начали строить, но мы не торопимся. Японский посланник таким образом получил от меня больше внимания, чем остальные, и этого сигнала более чем достаточно.

Китайский посланник тоже улыбался — работа такая. С ним мы поговорили о прелести учения Конфуция, я высоко оценил дипломатическую мудрость Императрицы Цыси, которой «хватило мужества пожертвовать малым, чтобы сохранить многое» и разошлись довольные друг другом. Я же «в долгую» играю, и Китаю в моем плане отведено место отнюдь не российской колонии.

Общаясь с остальными азиатами — в том числе посланником Сиама, который в свете отношений с Рамой почти друг — я думал об англичанах. Грубо в эти времена работают, как оказалось — даже Фэна Зихао, который в Петербург приедет уже завтра, не заметили. Казалось бы, какой простор — «русского наследника контролирует китайский маг и гипнотизер». На Фэна Зихао можно валить и «мои» открытия — будет смотреться гораздо стройнее, чем вот эта вот жесть в желтых английских газетенках. Или они по принципу «чем наглее ложь, тем больше вероятность, что в нее поверят» действуют? Будем следить — однажды фигуру китайского учителя заметят, к большому моему удовольствию. Пусть тратят силы и время, отыскивая черную кошку в черной комнате, а своему народу я уж как-нибудь объясню, что Георгий Романов за него радеет, а не за французские, английские или китайские деньги.

После «дипломатического» сегмента приема у меня по регламенту свободное время. Тратил я его уже привычно — потанцевав с согласия мужей с парочкой относительно молодых дам: положение рук и дистанцию старательно контролируем, чтобы не создавать вредных слухов. После этого потанцевал с пятком дам пожилых, и, сославшись на усталость, обосновался в углу с наибольшей концентрацией бриллиантов, пудры и морщин, оставшись там до конца приема: чем старше и знатнее условная графиня, тем больше она может поведать об окружающем мире, потому что сплетничать — их любимый досуг. Не даром же «Война и мир» начинается с салона Анны Павловны Шерер — пренебрегать этим ресурсом не следует, и я дал предварительное согласие на посещение парочки этих самых «салонов». Дату согласуем позже — все понимают, что я в столицу вернулся недавно и вообще занят.

В жилую часть дворца мы возвращались вдвоем с Императрицей. Комплиментов на тему «ты хорошо держался» из ее уст не было — привыкла, что «держусь» я в любой ситуации, а значит можно поговорить о более конструктивных вещах:

— Ты слишком демонстративно заигрываешь с Германией.

— Мама, если я скажу вам, что одним из итогов моего большого плана станет возвращение Дании коренных территорий и гарантия ее независимости, вы мне поможете? — выкатил я козырь.

В этот момент мы переходили с одной ковровой дорожки на другую, и мама от неожиданности зацепилась за кромку туфелькой. Я аккуратно ее придержал, и Императрица изобразила оскорбленную невинность:

— Причем здесь Дания? Я — русская Императрица, и забочусь только о благе России!

Выпутавшись из моих рук, она нервно одернула платье.

— Тогда у нас вообще нет проблем, — с широкой улыбкой развел я руками. — Идем к батюшке — мне нужны полномочия и его одобрение. Он ведь давно пришел в себя?

Императрица стыдливо отвела глаза. Да, сотрясение, перелом и лауданум, но я не верю, что этот комплект «отключил» Императора на три дня так, что он не может уделить мне жалкие три-четыре часика.

— Мама, — грустно вздохнул я и направился к императорским покоям. — Мы не в благословенном восемнадцатом веке живем. Мы — на пороге века двадцатого. Более того — мы живем на пороховой бочке! Разве слова Победоносцева о том, что Россия — «это ледяная