перед руководством. И, сдается мне, оно со мной согласится. А на заступничество Пал Палыча не рассчитывай. Он до сих пор на тебя зол за ту никому не нужную стычку с экстрасенсами.

— Впечатляет, — признал я, потихоньку остывая. — Но если ты хочешь сейчас вызвать у меня сострадание в отношении Женьки, или чувство вины, то зря. Я на такие вещи не ведусь. К тому же меня уже реально все достало. В смысле — эти ваши интриги, скандалы, расследования. Мне вообще иногда кажется, что у вас в отделе только один нормальный человек и работает — Виктория.

— Спорный вопрос, — сменив тон на более миролюбивый, ответил мне Николай. — Ты ее раньше не знал, до того, как она собой нынешней стала. Сказал путано, но по смыслу верно. Ну что, нам повестку выписывать, или все же пообщаемся? Сразу скажу — тебя никто ни в чем не обвиняет. Но при этом случившееся определенным образом с тобой связано. Саша, пострадали люди, ведется следствие, так что все равно придется давать показания. Но мы с тобой если и не друзья, то уж точно не враги, потому мне хотелось бы решить все полюбовно. Но если хочешь под протокол — пожалуйста.

Вот все и стало предельно ясно. Я, в принципе, сразу понял, что речь пойдет про Олега, колдуна и все такое прочее. Не ошибся.

Полюбовно — это лучший вариант, чем светиться в казенных бумагах. Тем более что меня как профессионального служащего кредитной организации вообще очень нервирует формулировка «разговор под протокол». От нее неуловимо потягивает потенциальным сроком за экономические преступления и незаконную банковскую деятельность. В лучшем случае — свидетельскими показаниями против своего бывшего коллеги, с которым на прошлом корпоративе за одним столом сидел.

Так сказать — сегодня я, а завтра ты.

— Ну так что? — поторопил меня Нифонтов.

— Давай поговорим, — согласился я. — Убедил, черт красноречивый.

— Так хоть домой пригласи, — усмехнулся оперативник. — Чаю предложи. Весь день на ногах и не жрамши. Слушай, я понимаю, что мы тебя достали, но законы гостеприимства никто не отменял?

Мезенцева молчала, не вступая в разговор, и время от времени шмыгала носом.

— Пошли, — обреченно согласился я, рассудив, что это меньшее из зол.

Нет, если бы не осознание того, что этот разговор нужен не только им, но и мне, фиг бы им удалось меня уговорить. Я все же сильно разозлился. Но в данном случае — так надо. Хотя бы для того, чтобы понять, насколько сильно вляпался Олег и стоит ли ему возвращаться из Карелии в столицу в ближайшие лет пять.

Пискнула машина, и Мезенцева недовольно спросила у напарника:

— А мне что, с вами?

— Нет, блин, — ответил ей тот. — В машину тебя отправлю ждать своего возвращения. В новую. Ту, на которой еще муха не сидела. Жень, я что, настолько похож на идиота? Так что да, ты отправляешься с нами. Или вон на лавке сиди, мерзни, если сильно умная и гордая. Пойдем, Саша, ну ее к лешему!

Глава пятнадцатая

Чайник Родька не поставил, как видно, чтобы у Светки не возникло лишних вопросов, но стол накрыл, расставив на нем вазочки с сушками, конфетами и печеньем. Так что — не примерещился мне шепоток из подвала, я и в самом деле под «колпаком». Сделали подъездные на пару с Родионом из моей жизни аналог «Дома-2», и теперь с интересом наблюдают за происходящим.

— А чего посущественней есть? — громко спросила Мезенцева, окинув взглядом стол. — Колбаса там, сыр?

Прикрытая дверь, ведущая в комнату, распахнулась, и на пороге появился Родька с округлившимися от непонимания глазами.

Он посмотрел на меня, потряс башкой, потыкал лапой сначала в сторону окна, а после в направлении Мезенцевой, которая уже грызла печенюшку, соря крошками и с интересом наблюдая за происходящим. Закончилась немая мизансцена разведением лап в разные стороны и приданием мордочке выражения «не понимаю!».

— Да-да, мой маленький мохнатый друг, это снова я, — абсолютно верно истолковала немые страдания моего слуги Мезенцева. — Ты-то ждал, что пожалует другая гостья, а тут нежданчик в виде меня, любимой. Я бы даже сказала — облом. Но не грусти, ты не один такой. Хозяин твой тоже не очень рад подобному раскладу.

— Вон пошла, — негромко приказал ей Нифонтов. — Надоела. Серьезно.

— Все-все, — как видно, уловила что-то совсем уже нехорошее в его интонациях Женька, мигом присмиревшая. — Молчу.

Родька с невыразимой печалью уставился на меня. И такая грусть обнаружилась в его круглых глазах, такое разочарование в жизни, что мне даже неловко стало.

— Это жизнь, — объяснил я слуге. — В ней всякое случается. Извини.

Мезенцева хмыкнула, но промолчала, запихав для верности в рот целиковую печенину и смачно ей захрустев.

Родька бросил в сторону девушки короткий взгляд, после чего та немедленно закашлялась, да так сильно, что аж согнулась, задыхаясь.

А что, он и так умеет? Не знал.

— Получила? — с удовлетворением произнес Нифонтов, подходя к Женьке. — А вот не зли тех, кто при желании может устроить тебе веселье с последующей кремацией.

Он несколько раз с силой хлопнул ее по спине.

— Уффф! — с трудом восстановив дыхание и выплюнув остатки печенья в ладонь, просипела Женька. — Как же вы мне все…

— Что именно? — уточнил Нифонтов любезно.

— Дороги! — почти проорала Мезенцева, выбрасывая несъеденное в мусорное ведро, открывая кран и наклоняясь к нему. — Особенно ты, глазастик.

Родька погрозил ей лапой и тихонько скрылся в комнате.

— Нет у человека ума, — пожаловался мне Нифонтов. — Напрочь. Как и инстинкта самосохранения. Не понимает, что несет.

В этот момент кран дернулся, а следом за этим Мезенцевой в лицо ударила струя воды. Выглядело это так, словно кто-то невидимый приложил к нему палец, очень верно рассчитав, кого именно ему хочется обрызгать.

Сдается мне, Вавила Силыч тоже решил не оставаться в стороне. А может, за Родьку обиделся.

— Да вашу мать! — заорала Женька, пытаясь спешно закрыть воду. — Что же это такое?

— Это? — Николай иезуитски улыбнулся. — Злонравия достойные плоды. Садись на табуретку и прикинься восковой фигурой. Поверь, данный вариант на текущий момент для тебя лучшее решение.

Женька цапнула кухонное полотенце и вытерлась им, а затем последовала совету старшего товарища.

— Я бы чаю выпил, — сообщил мне Нифонтов, тоже усаживаясь на табурет. — Если не сложно.

Как же я не люблю те моменты, когда оперативник становится изысканно-вежлив. Это всегда означает одно — у него есть на меня планы.

Интересно, а если я его отравлю, то меня быстро вычислят? Шутка.

Щелкнув клавишей включения электрочайника, отчего тот немедленно зашумел,