Новые социально-культурные разграничения рождают и новые формы асоциальности, появляются антиструктурные объединения более или менее протестного характера. Симптомом самостоятельности молодежи несколько раньше стала чрезвычайная популярность английской группы «Битлз» (Beatls), вершина которой приходится на 1962–1970 гг. Группа «Битлз» не только была сигналом для вспышки аналогичных явлений в музыкальной масс-культуре, но и стимулировала развитие молодежных субкультур, демонстрирующих свою самостоятельность относительно культурного мира старших поколений. Подготовкой к взрыву студенческих и других молодежных движений можно считать и антиструктурные движения: сначала битников конца 1950-х гг. (beatnik – от beat удар, толчок, а также ритм, такт, размер, суффикс – nik пришел из еврейской среды; сначала говорили beat generation – достаточно вульгарная формулировка выражения «пропащее поколение»), а затем хиппи (hippies) середины 1960-х гг. (слово родилось в 1967 г.), с присущим этому сообществу культом свободы и ненасилия, свободной, социально несанкционированной любви, демонстративной бездомности и неряшливости, ориентации на цели, достигаемые «здесь и сейчас», тяги к тайнам восточной культуры и легкой наркоманией – своеобразным вариантом гедонистической аскезы молодого западного человека XX века. В свою очередь, старшие поколения не могли понять и принять антиструктурного протеста и неприятия традиционных основ общественной жизни, что усиливало политические позиции правых.

Следует отметить, что обострение расовых конфликтов в Америке и Европе в достаточно большой степени предопределено было деколонизацией Африки и появлением на ее карте независимых «наций-государств», а с ними и горячих точек, где с обветшалыми трибалистскими антагонизмами перекрещивались интересы старых колониальных государств, международных корпораций и двух больших военно-политических блоков. До 1960-х годов в африканских странах сложились элиты с европейским образованием, которые рвались к самостоятельной политической деятельности в родных этнонациональных рамках и стремились как можно быстрее и проще преодолеть огромное культурное расстояние к Западу. Конфликт во Вьетнаме воспринимался как один из мировых конфликтов, действующими лицами которых выступали правительства США, СССР и Китая и колониально притесняемый вьетнамский народ. А поскольку войск Китая или СССР в этой стране азиатского Юго-Востока не было, а американские появились там непрошеными, моральной поддержки правительство Линдона Джонсона могло искать только у агрессивного антикоммунизма.

Демократы уже во второй раз после Кореи попадали в безвыходное положение, втягиваясь в непоправимые ситуации через бездумное внедрение либеральных принципов. К тому же вскоре повод к интервенции США – нападение на американские корабли в Тонкинском заливе – оказался провокацией, сфабрикованной американскими спецслужбами. Вьетнамский конфликт продолжался 10 лет, с 1965-го по 1975 г. Если из корейского конфликта Америку вытягивал правый президент Эйзенхауэр, то вылезать из вьетнамского конфликта пришлось его свояку – правому президенту Никсону, который подписал соглашение о прекращении огня в 1973 г. А через два года проамериканский режим в Южном Вьетнаме развалился под ударами коммунистов.

Об этом полезно вспоминать, поскольку провал военной интервенции США во Вьетнаме был провалом попыток силой и деньгами насадить демократию в стране, которая этого не хотела: режим, созданный американцами во Вьетнаме, чрезвычайно быстро прогнил от коррупции и переродился в грубую военную диктатуру «наших мерзавцев», легко сброшенную повстанцами.

Нужно сказать, что Линдон Джонсон, наследник Джона Кеннеди, не воспринимался американским обществом как опасный либерал, хотя именно ему пришлось провести через Конгресс те программы, которые подготовил либерал Кеннеди. Тот факт, что Кеннеди был убит какими-то хорошо организованными радикально правыми кругами американского общества, не вызывает сомнения, хотя механизмы заговора, по-видимому, навеки останутся тайной. Джонсон делал то, чего не смог сделать его предшественник, но в нем не было той интеллектуальности, непонятных и претенциозных ориентаций на высшие ценности, которые делали богатого и аристократического молодого католика-ирландца непредсказуемым для рядовых консервативных американских политиков.

Скандал с «Уотергейтом», который в 1974 г. сломал Никсону карьеру, затеяла газета «Вашингтон пост», та самая, что подняла также и скандал вокруг провокации администрации Джонсона в Тонкинском заливе; газета руководствовалась чувством брезгливости к политическим плебеям, прорвавшимся к верхним этажам власти, потеснив аристократию потомков «Мейфлауэра» (первого корабля европейских колонистов в Америке, к наследникам пассажиров которого принадлежала в частности семья Рузвельтов). После Никсона и его наследника – бывшего вице-президента Джеральда Форда на один срок (1976–1980) президентская должность перешла к Джимми Картеру, но этот убежденный демократ, глубоко религиозный гуманист руководил страной как раз в условиях предельного обострения противоречий с СССР в связи с Афганистаном и нарушениями прав человека, и весь свой гуманизм направил на улаживание арабо-еврейского конфликта (соглашение между Египтом и Израилем в Кемп-Дэвиде в 1978 г.). С 1980 г. два президентских срока администрацией страны руководит Рональд Рейган, который реализует программу консервативного либерализма, максимально отстранив государство от вмешательства в экономику и обеспечив корпорации большими военными заказами в связи с развертыванием последнего круга «холодной войны» – соревнование на истощение с советской военной экономикой за победу в виртуальных «звездных войнах».

Возвращаясь к социально-культурному повороту 1980-х, можем констатировать, что оформление самосознания постмодерна приходится на эпоху наибольших политических успехов того соединения либеральной и консервативной идеологии, которая получила название «неоконсерватизм». Философские принципы этой победной правой политики наиболее радикально и даже кое в чем упрощенно артикулированы Фердинандом Августом фон Хайеком.

Хайек не отбрасывал ни понятие «цель», ни понятие «справедливость»; с его точки зрения, однако, цели могут преследоваться лишь индивидами и группами в рамках, ограниченных правилами и нормами, а справедливость существует лишь в негативной форме – то есть как запрещение несправедливости, нарушения «достойных правил поведения». Стоит процитировать его окончательные выводы по этому поводу, поскольку политическая философия Хайека признается почти энциклопедией современной либеральной демократии: «Я считаю, что в конце концов будет признано: «социальная справедливость» – это блуждающий огонек, который соблазнил людей отказаться от многих ценностей, стимулировавших в прошлом развитие цивилизации; это попытка удовлетворить пылкое стремление, унаследованное от традиций малой группы, но бессмысленное в «большом обществе» свободных людей. К сожалению, это расплывчатое желание, которое стало для людей доброй воли одним из самых мощных побуждений к действиям, не просто обречено к разочарованию (уже это было бы достаточно досадно); как и большинство попыток достичь недосягаемой цели, это влечение может привести также к крайне нежелательным последствиям, в частности, к уничтожению тех необходимых условий, в которых лишь и возможно развитие традиционных моральных ценностей, – условий личной свободы».[803]