ДЕМИЧЕВ: У нас после XX съезда партии образовалось три группы среди интеллигенции. Определенная группа интеллигенции стала группироваться вокруг журнала «Новый мир», другая группа стала формироваться вокруг журнала «Октябрь». Часть интеллигенции высказывает точку зрения о том, что XX, XXI и XXII съезды – сплошные ошибки. Действительно, наверное, есть у нас либерализм. Ну вот, например, высказывается товарищ о том, чтобы снять с работы Твардовского. Мы считаем, что если мы сейчас освободим его от работы, он уйдет героем.

Очень слабый участок у нас – это кино. Я думаю, что настала пора освободить Романова от этой работы. Он очень умный и подготовленный человек, но большой либерал. Я думаю, что мы сумеем поднять на новый уровень нашу идеологическую работу.

СУСЛОВ: Мне тоже непонятно, почему, например, Твардовский, если мы его освободим, уйдет сейчас героем? Что это за концепция? Если нельзя его освобождать, давайте мы туда дадим настоящего партийного товарища в качестве заместителя.

АНДРОПОВ: Мне не совсем ясно: говорят об администрировании. Но пока, во-первых, ничего в этой области не сделано, никакого администрирования нет, фактов таких никто не называет, а во-вторых, Твардовский – коммунист, Симонов – коммунист. Имеем мы право, как с коммунистов, с них спросить ответственность? Я думаю, есть партийные организации, и они должны спросить с этих деятелей.

ШЕЛЕПИН: Действительно, самое неблагополучное положение, на мой взгляд, в кино. Сколько у нас разных чепуховых фильмов создано за последнее время, а они ведь идут, их смотрят люди. Или, возьмите, например, такой вопрос, как концертная деятельность. Мне кажется, что в этом деле у нас никакого контроля не существует. С эстрады наших театров часто слышим всякую пошлость, а подчас прямо антисоветчину.

О Твардовском, я считаю, мы много говорим. Его нужно просто освободить от работы. И это можно сделать не в ЦК, это может сделать Союз писателей.

КИРИЛЕНКО: Вот, например, мы говорим о Твардовском. Давно говорим о несостоятельности его произведений, о вредности, в частности, его произведения «Теркин на том свете». Но ведь они идут в театре и до сих пор, а там есть партийная организация, директор-коммунист, есть у нас Министерство, никто не спрашивает за это.

ПЕЛЬШЕ: Мне кажется очень странным заявление т. Демичева о том, что у нас существуют какие-то три группировки интеллигенции, что вот одна группа вокруг журнала «Новый мир», другая группа – вокруг журнала «Октябрь», третья группа – я так и не слышал, вокруг кого она формируется, – что эти журналы, группируя неправильные взгляды интеллигенции, ведут из месяца в месяц, из года в год неправильную, не соответствующую духу партийности, духу времени, работу. Ну как же так происходит, товарищи? А где же мы находимся? Почему эти журналы группируются, ведут работу, а мы не принимаем мер?

ПОЛЯНСКИЙ: Замечание по журналу «Октябрь», что там формируется какая-то бездарь, я не согласен. У нас очень много интересных произведений опубликовано в этом журнале. Или вот возьмите, например, произведение «Бабий Яр», опубликованное в «Юности». Досадно только то, что вот это хорошее омрачается разного рода плохими произведениями.

БРЕЖНЕВ: Мы не говорим сегодня, кого снять, кого переместить – Твардовского ли, Симонова ли, других ли, не об этом речь идет. Речь идет о поднятии ответственности буквально на всех участках идеологической работы (Реабилитация. Т. 2. С. 505–516).

рукопись «Ракового корпуса» хранилась у секретаря Правления Московской писательской организации по оргвопросам тов. Ильина В. Н. Тов. Ильин В. Н. в иные времена занимал иной пост: он был начальником Отдела культуры 7‐го следственного управления по особо важным делам МГБ СССР. И имел другой чин: он был генералом – [комиссаром] государственной безопасности 2‐го ранга.

Тов. Ильин В. Н. выдавал приглашенным рукопись под расписку. Читать разрешали только в специально отведенной комнате.

Обсуждение началось в два часа дня и кончилось в шесть часов вечера (А. Белинков, Н. Белинкова. С. 261–262).

перед входом в малый зал, где должно было состояться обсуждение, выстроились стражи в виде секретаря секции и его технического помощника. Они бдительно смотрели в список и пропускали по одному. Солженицыну пришлось сказать: я автор. И только после этого его пустили. Народу пришло много. Мне запомнились: Каверин, Арсений Тарковский, Бондарев, Бакланов, Юрий Трифонов, Некрасов, Войнович, Вознесенский, Волынский, Лена Ржевская, Славин, С. С. Смирнов, Дорош, Балтер, Светов, Можаев, Кузнецов, Турков, Белинков, Копелев, Осповат, Оттен – всех и не припомню. Первым выступил Борщаговский, высоко оценивший и «Раковый корпус», и его автора, но не умолчавший о слабостях повести. За ним выступил Каверин, говоривший о большой литературе и о том невыносимом положении, в какое она поставлена875. Он сказал о романе Бека, который не печатается потому, что против вдова Тевосяна: «На одной чаше весов были имена первоклассных литераторов, на другой мнение дамочки. И мнение дамочки перевесило». Почти все были единодушны в том, что повесть надо печатать. В том числе даже такой человек, как Асанов, у которого дурная репутация. Хорошо говорили и Кабо, и Бакланов, и Сажин, и Турков. Самую политически ловкую речь произнес Карякин. Отмечая нравственное достоинство Солженицына, он сказал, что «Один день…» заслужил нам союзников во всем мире – особенно среди коммунистов. Все настолько были единодушны в поддержке Солженицына, что даже Кедрина вынуждена была высказаться за публикацию «Ракового корпуса», хотя она и сделала множество оговорок и поучала автора. Сарнов сказал, что Асанов и Кедрина пытаются поучать Солженицына, как Булгарин в свое время поучал Пушкина. Георгий Березко, возмущенный этой аналогией, взорвался. Негоже сравнивать советских писателей с агентами Третьего отделения. Тем самым он приковал внимание присутствующих к этому сопоставлению.