проскользнуть по полю незаметно каким-то чудом, то тридцатьчетверку остановит заграждение из противотанковых ежей в три ряда.

«Необходимо осмотреть периметр, прикинуть количество охранников», – в нем включился разведчик, который в любых обстоятельствах рассуждает логично и четко. Танкист бесшумно проскользнул змеей между стальными основаниями заграждения, протиснулся через зазор в заваленных бетонных плитах и нырнул в темный периметр возле здания. Хорошо, что здесь нет ни фонарей, ни освещения из окон, можно беззвучно передвигаться практически под носом у немцев. Только обогнув длинную постройку, он замер, чуть не попав в лучи фар. На площадке у здания военнопленных охраняли три немецких панцера. «Тигры» мирно стояли под натянутым над ними брезентом. Фары были погашены, лишь тихий гул моторов говорил о том, что машины заведены для обогрева тех, кто скрывается внутри. Пара солдат колдовала над огромным пнем, пытаясь соорудить из него костер. Их действия весело комментировал третий, что сидел на краю стального люка. Еще один, караульный, у которого сдали нервы, и он начал палить из автомата, с хмурым видом прохаживался вдоль здания, поглядывая на забитые досками окна. Он с нетерпением ждал, когда уже закончится его смена и можно будет спрятаться от ужасного русского холода во внутренностях работающего танка. Дежурный с ненавистью посматривал на своих сослуживцев, которые так задорно крутили пень, обливали его бензином, но тот гас и удушливо тлел из-за того, что был сырым. Руслан прижался к стене, мысли прыгали как в лихорадке:

«Ну почему он так поторопился и даже не захватил с собой автомат или гранаты? Один против трех экипажей, в каждом из которых минимум пять человек, он не выстоит. Необходимо оружие! Для начала закидать гранатами, а потом добить тех, кто остался в живых, из автомата».

С такой мыслью Омаев ринулся обратно в темноту поля через покосившуюся ограду и тройное заграждение. Теперь он знает, что может спасти Гулю, поэтому готов сколько угодно раз проползти этот маршрут. Неожиданно длинная очередь уложила его в снег рядом с проемом в серой стене забора, нервный охранник все-таки услышал какой-то посторонний звук и снова сделал серию выстрелов. Остальные немецкие танкисты затихли, вслушиваясь в гудение со стороны дороги. Хотя уже можно было и не гадать, по пустому пространству отчетливо разносился звук мотора.

Он не понимал, зачем Бочкин нарушил маскировку и завел тридцатьчетверку, может быть, пребывая в болезненном состоянии, решил согреть ледяные внутренности работающим двигателем. Или увидел патруль и решил уйти по дороге прочь от немцев, передумал участвовать в опасном мероприятии. В любом случае сейчас «тигры» откроют на него охоту, они теперь почуяли чужака на их территории.

Парень попытался приподняться, чтобы пробираться обратно, предупредить танкиста об опасности, только немец сразу же среагировал на его движение. Новая очередь заставила Омаева вжаться поглубже в сугроб. Дежурный в волнении мерил шагами площадку вдоль здания, ругаясь себе под нос. И лишь проверив, что никто не скрывается в темноте, завернул за угол к «тиграм». Там тоже поднималась суматоха, немцы обсуждали что-то уже не вполголоса, хлопали люками, грохотали сапогами по бортам. Видимо, решая, стоит ли им мчаться к дороге на разведку.

Омаев услышал, как заурчали двигатели за зданием и под выкрики панцерзолдатен выехали с территории. «Есть какой-то обходной путь, по полю машина может увязнуть в снегу, – сообразил он. – Сейчас танк будет на дороге, где стоит тридцатьчетверка! Сколько у меня есть минут, пять, десять?»

В это время его товарищи, Соколов, Бабенко и Логунов, тормошили и расспрашивали замученного Кольку. Они двигались по намеченной дороге, зорко всматриваясь в темноту. С удивлением отмечая, что отступающие немцы больше не заботятся так о своей безопасности, как это было в начале войны. До перелома в раскладе сил между советской и германской армиями на немецких позициях фашисты обосновывались по-хозяйски. Сооружали опорные пункты, заграждения, выставляли сотни рядовых вдоль границ. Но теперь они бежали и бежали, на ходу бросая технику, награбленное за долгие годы войны, не погребая своих мертвецов, оставляя раненых на обочине умирать в безумном русском холоде. Поначалу экипаж опасливо притормаживал возле каждого черного силуэта, но каждый раз оказывалось, что это не разыскиваемый ими танк. То грузовик с трупами вокруг, сбитый советским воздушным штурмовиком, то бронетранспортер, в котором, очевидно, закончилось топливо или произошла поломка.

Тридцатьчетверку танкисты опознали издалека и припустили к ней на высоких оборотах, позабыв об осторожности. Машина еще не остановилась, а Василий Иванович уже стремительно спрыгнул с брони на асфальт и потом так же быстро взобрался по борту танка. Внутри него он, к своему облегчению, обнаружил Николая, который от холода и тяжелого тумана в голове лежал, свернувшись калачиком, пребывая уже почти без сознания. Логунов принялся растирать ледяные руки и ноги, Колька с недоверием смотрел на старшину, который невесть откуда взялся и теперь казался ему галлюцинацией. Только танкисты оказались настоящими, и они принялись расспрашивать Бочкина, куда же делся второй беглец.

– Да как ты не знаешь, куда ушел Руслан? Он что, вот так запросто исчез?

– Я не знаю… я спал, мне плохо после удара бомбы. Я ему объяснил, что машина засела и надо копать, потом делать настил. Руслан с лопатой возился, я слышал шорох. Я не понимаю, когда он исчез. Глаза открыл оттого, что мотор рычит, а тут вы!

– Вот дела, только одного нашли и второго потеряли, – злой Логунов еле сдерживался, чтобы не устроить парню хорошую взбучку.

Бабенко, который осматривал полянку вокруг «семерки», обдумывая, как лучше вытянуть тридцатьчетверку, вытащил из-под траков саперную лопатку. Как странно – копал, а потом вдруг бросил инструмент и исчез.

Логунов еле сдерживался, до того ему хотелось обругать обоих парней. Хоть и понимал строгий старшина, что это не просто детская шалость, все равно твердо решил, что, как только Кольке станет лучше и они выберутся из этой передряги, он задаст ему ремня. Вот как делают отцы со своими не в меру самостоятельными детьми. Пускай и побежали они сломя голову освобождать Гулю, но почему не сообщили об этом ему или Соколову, никак не подготовились, даже мало-мальски внятного плана действий не составили! Они не этому их учили три года войны! Их действиями должна руководить дисциплина, продуманная стратегия, а не мальчишеское глупое желание немедленно ввязаться в драку.

– Тихо, Василий Иванович, глуши мотор, – вдруг насторожился Соколов и прислушался.