Наверное, существуют разные виды любви.

Он подумал о сестре Кейт, умершей, когда он был совсем маленьким. Она обнимала его, смеялась… и ее смерть оставила в душе ужасную пустоту. Он любил сестру. И точно это знал.

Он вспомнил о Перси и Констанс, верных друзьях, которые были небезразличны ему и которым он был небезразличен. Их привязанность и доверие к нему были неоспоримы. Он старался не думать о Перси, потому что при одной мысли о нем рана вновь открывалась и нестерпимо ныла, потому что он любил кузена, как родного брата. Он и Конни любил, симпатизировал ей и уважал, как немногих, но действительно ли был влюблен в нее когда-то?

Джон вспомнил их разговор после похорон Перси. Наверное, Конни права. Он никогда не был влюблен в нее по-настоящему. Когда она вышла за Перси, он беспробудно пил целую неделю, пару месяцев шлялся по борделям, и всю так называемую любовь как рукой сняло. Будь она настоящей, истинной, разве можно было бы справиться с ней столь поверхностными средствами? Разумеется, нет!

Тротуар постепенно расширился, переходя в широкую улицу, и Джон очнулся от размышлений. Остановился и сообразил, что идет не туда. Нужно было двигаться на восток, на Брук-стрит, а он повернул на запад и теперь смотрел на величественные ворота кованого железа, принадлежавшие парку на Гросвенор-сквер.

Черт побери! Не довольно ли с него этого места?! Будь у него в голове хоть немного мозгов, он бы немедленно убрался отсюда и нашел женщину, которая встретит его с распростертыми объятиями и пустит в свою постель. Но Джон упрямо зашагал вперед, пока не очутился у ограды парка. Схватился за прутья и уставился на то место рядом со скамьей, где неделю назад его жена играла с Николасом.

Он думал о родителях, между которыми не было не только любви, но и простой симпатии. Может, именно поэтому его супружеская жизнь тоже потерпела крах? Какая ирония судьбы!

Он с необычайной ясностью помнил, как совсем еще маленьким подмечал взаимную холодность родителей, и вот, несмотря на все его девятилетние усилия ни в чем не походить на отца, он ухитрился превратить свой брак в такой же фарс, в котором не было ни нежности, ни любви.

Пошел дождь: легкая морось, увлажнившая его фрак. По спине пробежал озноб: к ночи сильно похолодало. Наверное, глупо стоять здесь. Нужно вернуться, прежде чем морось перейдет в ливень и он окончательно промокнет.

Джон отвернулся, но вместо того, чтобы уйти, прислонился к железным прутьям и стал смотреть на освещенные окна гостиной Тремор-Хауса. За стеклами вспыхнуло золото волос. Волос Виолы.

Он вспомнил, какой она была девять лет назад: легко уязвимая страстная девочка, принявшая обожание за любовь к нему. Он не понимал, и тогда, и сейчас, как это можно влюбиться, не зная человека. За один вечер, после двух танцев и короткого разговора. Это не может быть любовью, скорее романтической фантазией. Он не верил Виоле ни тогда, ни сейчас.

И хотя с самого начала знал, что имеет власть над ней, не мог проникнуть в природу этой власти. Зная, что он разорен, зная о его репутации никчемного развратника, зная, что ни одна порядочная женщина не вышла бы за него, она пошла против желаний брата и стала его женой. Потому что любила его?

Он вспомнил о Перси, как тот стоял на коленях в грязи и угрожал покончить с собой, если Конни не выйдет — за него. И все это потому, что он любил ее?

Джон провел рукой по мокрым волосам и растер дождевые капли по лицу. Что же такого в этой любви, которая заставляет людей лишаться рассудка и здравого смысла?

Он долго стоял у ограды парка, затерянный в дожде и тумане. Он смотрел на окна Тремор-Хауса и упорно искал ответа. Но так и не нашел.

Виола легла спать рано. Энтони и Дафна поехали на бал, но у нее разболелась голова, и она решила остаться дома. Приняла теплую ванну, выпила чашку приготовленного кухаркой настоя из ивовой коры и мяты и забралась в постель в девять вечера. Но хотя настой помог и голова уже не болела, сон никак не шел. Во время сезона все ложились спать только под утро, и теперь глаза Виолы просто отказывались закрываться. Проворочавшись целый час, она сдалась и направилась на поиски Куимби. Объяснила дворецкому, что будет в библиотеке, и попросила принести ей обычного чаю. Лакей разжег в камине огонь, а после того, как он ушел, Виола взяла с полки книгу, свернулась калачиком в уголке дивана и стала читать.

Чай еще не успел остыть, и Виола прочитала только две страницы романа Дюма, как в гостиной раздался мужской голос:

— Добрый вечер, Виола.

Она испуганно вздрогнула и подняла глаза. В дверях стоял Джон. Виола захлопнула книгу и вскочила.

— Что ты здесь делаешь?

— Пытаюсь согреться.

Он прислонился плечом к косяку, и Виола только сейчас узрела, в каком он странном виде. Он до сих пор не потрудился переодеться в вечерний костюм, а тот, что на нем был, помялся и промок. Влажные волосы закручивались в колечки, как всегда после дождя. Концы воротничка обвисли. Джон даже не побрился! Как давно она не видела щетины на его лице! С тех самых дней, когда они спали вместе, и он каждое утро будил ее поцелуем, царапая небритой щекой нежную кожу плеча.

Виола целую неделю избегала мужа, и вот он явился как раз в тот момент, когда она расслабилась и потеряла бдительность. Следовало бы приказать ему убираться, но она в упор смотрела на него и не могла произнести ни слова.

Виола нервно пригладила волосы, выбившиеся из косы, остро осознавая, что ее вид тоже далек от идеального.

— Куимби должен был доложить о тебе!

— Не сердись на Куимби. Он превосходный дворецкий. И пытался объяснить, что тебя нет дома. Но я знал, что это неправда. И поскольку твой брат сегодня не в силах мне помешать, я использовал преимущества своего титула и силой прорвался наверх. Ужасно грубо с моей стороны, и я сознаю свою вину.

— Откуда ты узнал, что я дома?

— Последние два часа дежурил у парка. Увидел тебя в окне гостиной, как раз перед тем, как стемнело, и горничная сдвинула шторы.

— Два часа? — изумленно повторила Виола. — У парка, в такую погоду? Зачем?

— Неужели не догадываешься?

Джон выпрямился и вошел в библиотеку, но остановился в нескольких шагах от Виолы.

— Я набирался храбрости прийти и сказать: «Давай помиримся».

Он хотел помириться. Она знала, что это означает. У него был покаянный вид. Она знала, что это ничего не означает. Но прежде чем она успела что-то сказать, Джон продолжил:

— Когда мы поссорились, ты сказала, что не доверяешь мне. И была абсолютно права. Я только… — он глубоко втянул в себя воздух и медленно выдохнул, словно пытаясь найти нужные слова. — Я просто хотел увидеть тебя.

— И это все, что ты хотел сказать?

— Да. — Он слегка улыбнулся. — Знаю, очень скромно, особенно после того как пришлось провести два часа под дождем, но я совсем замерз.