На асфальте осталась кровавая лужа, натекшая из развороченной очередью груди Грызлова, в подвале еще долго стоял запах гари от стрельбы.

Привлеченные звуками выстрелов пацаны из соседнего дома с опаской осмотрели опустевший подвал, нашли несколько стреляных автоматных гильз и следы крови. Посовещавшись, они решили позвонить в милицию, но имен своих не называть. Мало ли кто тут стрелял и кого убивали. Как бы лишних приключений на свою задницу не заработать…

Еще через десять минут на месте убийства лейтенантов работала опергруппа того самого отдела внутренних дел, в котором они служили. Трупы обнаружены не были, причина стрельбы была для оперативников не ясна.

Начальник райотдела, получив сообщение о том, что в подвале, который находился по тому самому адресу, по которому он послал Поздеева с Грызловым, обнаружены следы крови, схватился за телефон.

Но полковник Красный не отвечал. Тень грядущих неприятностей показалась на сравнительно безоблачном предпенсионном горизонте начальника райотдела.

«Пошли бы они на хер вместе с этой своей Конторой! – подумал он. – Пусть сами и выкручиваются теперь как хотят. Я знать ничего не знаю. Я приказ ребятам устный отдавал, никто, кроме них, не знал, куда они пошли. Пропали и пропали. Искать будем. Может быть, живы еще. Но эта сволочь, Красный, хоть бы позвонил, намекнул – у нас они, мол, все в порядке…»

Вопрос, почему ФСБ заинтересовалась двумя его оперативными работниками, что они такого сделали, что их надо было брать с применением оружия, в голову начальника райотдела не приходил. Он был человеком старой закалки, прежнего воспитания. Раз Контора что-то делает, значит, так надо! И вопросов задавать не рекомендуется.

Константин Панфилов долго обдумывал вопрос о том, как поступить с Белоцерковским.

В том, что ГБ мечтает о его смерти, Жиган не сомневался. Он понял игру Белоцерковского и лишний раз убедился, насколько любит ГБ добиваться своих целей чужими руками. Панфилов таких людей не уважал. Он тоже умел заставлять других делать то, что ему нужно. Но одно дело – в бизнесе, другое – в драке. Бизнесом Жиган уже давно не занимался, обрыдло.

Деньги не нужны были Жигану. Он не стремился к комфорту, развлечениям и сибаритству. Все это он видел и не ощутил во всем этом особой для себя ценности. Все блага жизни преходящи и условны, понял Жиган. Сегодня ты купаешься в роскоши, но это не гарантирует от того, что завтра не на что будет купить кусок хлеба. Да и что такое роскошь?

Для одного это – возможность раз в неделю покупать мясо для своих детей, а для других – вилла на Лазурном берегу или приобретенный в собственность средневековый замок в Центральной Европе. Вот к таким и принадлежит Глеб Абрамович Белоцерковский. Конечно, стоило бы его наказать. Как бы он ни берегся, наказать его можно.

Можно даже убить, хотя достаточное ли наказание – быстрая и легкая смерть для человека, слово которого отправило на тот свет не один десяток людей? С понятием справедливости, для Жигана очень важным, это совсем не сочетается.

Самым страшным наказанием для Белоцерковского было бы… Константин на секунду задумался. Да что тут думать – самое страшное для него – лишиться своих денег. Стать нищим и бездомным.

Не жизненные тяготы, не голод и холод будут терзать Глеба Абрамовича, а осознание того, что все его деньги пропали, достались кому-то другому. А вместе с деньгами ушла вся его сила и уверенность в себе… Вот такое наказание для Белоцерковского было бы подходящим.

«Опять деньги, мать их! – выругался про себя Константин. – Не хочу больше думать про деньги, ни про свои, ни про чужие».

Нет, он не будет наказывать Глеба Абрамовича. Пошел бы он к черту! От него, как и от Лилечки, требуется только одно – чтобы он оставил Панфилова в покое.

Панфилов докурил сигарету, щелчком отправил окурок в урну и достал сотовый телефон.

– Глеба Абрамовича, – сказал он ответившему ему секретарю. – Скажете, его старый знакомый звонит.

– Господин Белоцерковский сейчас занят. Он на заседании Государствен…

– Слушай, ты, вша на лысине! – перебил его Жиган. – Если ты сейчас же не соединишь меня с Абрамычем, через десять минут можешь собирать манатки и катиться ко всем чертям – тебя уволят! Ты меня понял? Вызови его с заседания, мне надо с ним спокойно поговорить. Обойдется, примут без него пару законов, ничего страшного. Скажешь, что нас с ним познакомил Шульгин.

Фамилия недавно погибшего Шульгина произвела на секретаря должное впечатление. Белоцерковский строго приказал о любой информации, связанной с Шульгиным, тут же ставить его в известность в любое время. Будь он хоть в бане, хоть в кровати с женой, хоть на приеме у президента. Как можно было бы что-то сообщить Белоцерковскому во время его встречи с президентом, секретарь представить себе не мог, но сейчас, слава богу, случай был другой, всего лишь заседание Думы.

– Ждите, – буркнул секретарь и отправился в зал заседаний.

Голос Белоцерковского раздался минуты через полторы. Судя по некоторой учащенности дыхания, можно было подумать, что он выбежал из зала. Впрочем, Глеб Абрамович всегда двигался стремительно.

– Я слушаю! – нетерпеливо сказал Белоцерковский. – Кто это?

– Вот что, Абрамыч, – твердо произнес Константин. – Я думал, ты слово свое умеешь держать. А ты Шульгина опять подослал ко мне. Ты меня разочаровал. Я думал, ты хоть чуть умнее.

– Я никого к тебе не посылал! – воскликнул Белоцерковский. – Мамой клянусь.

– Деньгами своими клянись! – усмехнулся Жиган. – Только мне клятвы твои до лампочки. Словом, готовься, Абрамыч. Достал ты меня! Хотел я в живых тебя оставить, но ты, видно, не ценишь моего к тебе хорошего отношения, пакостить продолжаешь.

– Плохо слышно! Я не понял, что ты сказал, – перебил его Белоцерковский.

Он судорожно достал второй телефон и набрал номер, положив аппарат себе на колени.

– Повтори, что ты сказал! – выкрикнул он, оглянувшись по сторонам.

Коридор рядом с залом заседаний был пуст. Только фигура секретаря маячила на другом его конце у лестницы. Секретарь свое дело знал – когда шеф разговаривает по телефону, ему положено держаться на расстоянии, чтобы не слышать, о чем идет разговор.

– Не валяй ваньку, Абрамыч! – ответил Панфилов. – Можешь теперь прятаться хоть в своем сейфе, я тебя достану…

– Срочно засечь абонента, с которым я разговариваю, – еще раз оглянувшись, вполголоса сказал Белоцерковский во второй аппарат, как только ему ответили. – И заткнуть его. Все!

– Подожди, Панфилов, – сказал Белоцерковский. – Так дела не делают. Шульгин меня тоже обманул, это он сам, клянусь мамой, сам, без моего приказа все делал. Я вообще не знаю, чего он добивался. Я хотел только помочь тебе. Я помню разговор, который мы вели тогда, в бассейне. Мне показалось, что мы поняли друг друга. Я и сейчас готов помочь тебе, ты же знаешь, что я человек справедливый. Я уже кое-что установил. Мне в общих чертах понятна проблема, которая тебя зацепила. Если хочешь, я могу рассказать прямо сейчас. Только для того, чтобы ты мне поверил. Это все деньги Генриха Воловика. Его вдова…