зверству.

Джианна фыркнула, но это было задыхающееся и нуждающееся.

Я включил вибратор на полную мощность и одновременно пососал ее клитор, и Джианна взорвалась. Она вскрикнула, схватила меня за волосы, дернула, качнула бедрами.

Я убрал вибратор и погрузил в нее язык.

— Ты всегда мой вкус месяца.

Она рассмеялась.

— Это что, комплимент?

— Блядь, да, — прохрипел я, прикасаясь к ней, а затем оттолкнулся рукой.

Она покачала головой.

— Иногда ты говоришь как сумасшедший.

Я усмехнулся.

— Только иногда? Тогда я, должно быть, теряю свое обаяние.

Джианна закатила глаза, но ее улыбка была теплой, и мое собственное сердце переполнилось любовью к ней.

— Готова к двум из трех? — спросил я.

Она вздохнула, наполовину измученная, наполовину смирившаяся.

— Наверное, нет, но тебе ведь все равно, не так ли?

— Хорошо, — сказал я тихим голосом, целуя ее. — Как насчет того, чтобы принять мой член в этой прелестной киске прямо сейчас?

— Звучит неплохо, — сказала она тем хриплым сексуальным голосом, сводящий меня с ума.

Мои глаза скользнули по ее выпирающему животу. В основном мы старались делать вид, что его нет, но становилось все труднее, особенно для Джианны.

— Думаю, о миссионерской позе сейчас не может быть и речи, — сказал я с усмешкой.

— Будто она когда-то была твоей любимой.

— Не была, но и твоей тоже не была, — сказал я с грязным смехом.

Джианна любила по-собачьи, или прислонившись к стене, или склонившись над столом. Черт, у нас было так много любимых поз, что трудно выбрать.

— Верно.

— Почему бы тебе не прокатиться на мне? Сегодня мне хочется полениться.

Я растянулся на спине, и Джианна расположилась надо мной. Ее брови сошлись на переносице, когда она взглянула на свой живот.

— Мой член ждет, — поддразнил я.

Она опустилась, полностью погрузив мой член в себя. Я застонал и она тоже, но ее движения были не синхронизированы. Я мог сказать, что она все больше разочаровывалась в своем теле.

— Позволь мне трахнуть тебя раком. Я скучаю по твоей хорошенькой попке.

Она кивнула, но хмурое выражение не исчезло с ее лица. Только когда она встала передо мной на четвереньки и я начал тереться о ее киску своим кончиком, она вновь начала расслабляться. Я вошёл в нее с меньшей силой, чем в прошлом, не уверенный, что смогу причинить вред ребенку. Она застонала, и вскоре все было забыто, когда я начал трахать ее медленно, но глубоко, потирая клитор, а когда она кончила, ее сжатые внутренние стенки тоже толкнули меня через край. Я застонал, мой толчок стал нескоординированным.

— Блядь, — прорычал я.

Она рассмеялась.

— Полагаю, номер три отменяется.

Я наклонился вперед и легонько укусил ее за шею.

— Дай мне немного времени, и я буду готов к следующему раунду.

Она покачала головой.

— Я действительно не думаю, что смогу снова, и я серьезно. Чувствую, что вот-вот упаду в обморок от усталости. Я просто хочу спать.

Я поцеловал ее в лопатку и вышел из нее.

— Хорошо. Значит, завтра.

Она улыбнулась и вытянулась на боку. Я лег рядом с ней, притягивая ее к себе, но ее живот мешал.

Она вздохнула.

— Это становится тяжело игнорировать.

— Еще три месяца, и все будет кончено, — заверил я ее.

Она нахмурилась.

— Я знаю. Надеюсь, мы сможем скрыть это от общественности. Не хочу, чтобы люди что-то заподозрили, когда Ария и Лука притворяются, что это их ребенок.

— Мы осторожны, — сказал я.

Мой желудок совершил это раздражающее сальто, когда я подумал о том, чтобы отдать этого ребенка моему брату и Арии, не потому, что они не будут заботиться о нем, а потому, что часть меня хотела быть той, кто сделает это.

Глава 7

Джианна

— Кажется, я схожу с ума, Орешек, — прошептала я, прикасаясь к животу.

Я начала тайно разговаривать с ним несколько недель назад, когда стало ясно, что ребенок не позволит мне игнорировать его. Каждый раз, когда я пыталась заснуть или расслабиться, он поднимал бурю. Я никому не говорила, что чувствую его пинки. Я даже не была уверена, почему. Ария пару раз спрашивала меня об этом, но я всегда меняла тему. Это было слишком… реально, чувствовать, как ребенок двигается внутри меня.

Еще один удар, и на этот раз даже мой живот задрожал. Не заметить было уже невозможно. С одной стороны, я чувствовала облегчение, когда Орешек показывал, что он все еще жив и пинается, но с другой стороны, его присутствие подавляло меня каким-то непонятным образом. Хуже всего было то, что я скрывалась в Хэмптоне, как пленница. До сих пор никто не видел меня с животом, и Ария умудрялась держаться подальше от глаз публики с самого Рождества. Шансы на то, что наш план сработает, были неплохими.

— У тебя наш характер, Орешек.

Луке это не понравится. Я улыбнулась, но постепенно улыбка исчезла. Я убрала руку с живота и оделась. Ария и Лука без труда справятся с диким ребенком. Амо тоже не простой ребёнок, и они в основном держали его под контролем. Я не могла не задаться вопросом, как они будут воспитывать моего Орешка. Если это девочка, а я все еще не знала пол, Лука, вероятно, стал бы сумасшедшим защитником, каким он был с Марселлой. Если Орешек будет девочкой, она никогда не испытает свободы, никогда не сможет выбрать свой собственный путь, своего мужа или даже если она вообще захочет выйти замуж.

Маттео просунул голову. Он прибыл в Хэмптон сегодня утром и останется еще на две ночи.

— Почему ты корчишь лицо?

— Как думаешь, Лука устроит брак для ребенка?

Маттео нахмурился.

— Полагаю, что да. Это традиция. До сих пор он не подавал никаких признаков того, что собирается бороться с нашими традициями. Большинство наших мужчин довольны правилами, какие они есть.

— Мужчины да.

Маттео подошел ко мне и коснулся моих плеч, наблюдая за мной в зеркале.

— Если Лука и Ария воспитывают ребенка, они сами решат, как его воспитывать.

— Знаю, — пробормотала я. — Но это не повредит, если девушке тоже предоставят немного свободы.

Маттео обвил мою грудную клетку; мне не нравилось, когда он касался моего живота.

— Лука контролирует и защищает женщин в своей жизни. Вот кто он такой. Мы не можем вмешиваться, даже если нам не нравится, как он ведёт себя с ребенком. Мы отказываемся от этого права, позволяя им усыновить малыша.

Я высвободилась из его хватки, сверкнув глазами.

— Ты говоришь так, будто то, что мы делаем, неправильно.

— Я этого не говорил. Как может