– …не зарабатываю. Предлагаете профессию поменять? Я подумаю. – Лера гордо прошествовала мимо остолбеневших родителей.

– Мы за тебя волнуемся, – крикнула вслед мама. – Шурик, где валокордин?

«Начинается!» – поняла Валерия и включила фен.

Настроение снова испортилось, как погода в октябре: только что было светло и ясно, а через мгновение уже моросит мелкий ледяной дождь, постукивая колкой изморосью по обрывкам желто-бурой листвы.

Краситься не хотелось, наряжаться тоже.

– Пойду как есть. Нечего баловать. – Она тряхнула еще влажными волосами и критически проинспектировала лицо. Как и следовало ожидать, ничего в лучшую сторону не изменилось. – Пусть привыкает.

Приняв столь важное и взвешенное решение, Лера вышла к родителям, пребывавшим в состоянии антракта. Разыгрывать драму под вой мощного фена они поленились, но едва только дочь зашуршала тапками в коридоре, как мама начала громко рассуждать на тему вызова «неотложки».

– Да приведу я его вам, успокойтесь, – бросила она мимоходом.

– А почему нельзя было сразу сказать? – немедленно взвилась родительница. – Тебе нравится доводить меня, да? Это называется «бытовой вампиризм»!

– Извини, мама, – спокойно и тихо сказала Лера в пустоту. – Сейчас сложу крылышки и повисну вниз головой на люстре.

– Что ты там говоришь? – Елена Станиславовна забыла про плохое самочувствие и рысью принеслась в комнату дочери.

– Я говорю, надо его подготовить к визиту. Нельзя же так сразу смотрины устраивать. Может, он ничего такого не думал, а я его с родителями знакомить потащу.

– Как это «не думал»? – Разумеется, мама опять была недовольна. – И что это за отношения. Он не думал, ты не думала… Абсолютно чудовищное легкомыслие, которое может закончиться беременностью.

– Мама, беременностью заканчивается не только легкомыслие.

– Шурик, это просто невыносимо! Мне кажется, что переходный возраст у твоей дочери затянулся!

– Почему, как что-то плохое, так она сразу моя? – через паузу отозвался папа.

– Я смотрю, тут на меня никто особо не претендует, – констатировала Лера.

– Хотя бы накрасься, – неожиданно перешла к практическим советам мама. – Ты так осунулась, что даже глаза на лице потерялись. Совершенно не бываешь на свежем воздухе, а это вредно для кожи.

– Вот еще, – поморщилась Лера. – И так красавица.

– Как знаешь. – Елена Станиславовна тяжело поднялась и вышла.

Лера послала своему отражению воздушный поцелуй и начала краситься. Умная женщина никогда не будет настаивать на собственной правоте в ущерб себе. А Лера была умной.

Под одеялом было тепло и уютно. Вылезать категорически не хотелось. Юля блаженно щурилась, прислушиваясь, как Алексей гремит в кухне посудой и шепотом чертыхается. Роман за всю жизнь только пару раз подавал ей завтрак в постель. И то с видом Людовика Четырнадцатого, снизошедшего до черни. Воспоминания о муже прошлись по душистой поляне ее настроения тарахтящей газонокосилкой, изрыгающей сизый вонючий дымок и срезающей на корню все идиллические цветочки. Думать про Романа не хотелось. Он возвращался уже завтра, а так хотелось провести еще недельку вдали от супруга и цивилизации, в обществе услужливого кавалера. Или даже без кавалера. Но лишь бы мужа рядом не было. Мысли, словно привязанные на резинку, упрямо возвращались к семейной теме, больно шлепая по самолюбию.

Как фатально она ошиблась. Когда есть все, кроме любимого человека, – жизнь становится в тягость, как затянувшаяся простуда. Юля была уверена: если бы любимого человека не было вообще, то она бы как-нибудь перетерпела, придумала что-нибудь. Но он был. И не просто был, а у соперницы, тягаться с которой бессмысленно и бесперспективно. Врать себе дальше не было ни сил, ни желания. Она не жила, она ждала. Так мается приезжий у железнодорожных касс: тупо, обреченно и тоскливо. Вот сейчас появятся билеты, и он сможет вернуться домой, туда, где продолжится внезапно застрявшая в бесцельном ожидании жизнь.

Билеты в кассах рано или поздно появлялись, а вот с Юлиной жизнью все было сложнее. Ждать ей было вовсе даже нечего. Любимый мужчина был абсолютно и бесповоротно счастлив. Менять он ничего не хотел, Юлю с ее саратовскими страданиями в упор не видел и жил в полной гармонии с собой, окружающим миром и красавицей-женой. Черт бы ее побрал!

Ей было нечего ждать. Как смертельно больному оставалось надеяться на чудо, а приговоренному к пожизненному заключению – на побег, так и Юлю могло спасти только нечто невообразимое. Настолько невообразимое, что она даже придумать не могла, что именно. И даже сдуру сходила к какой-то колдунье, потребовав отсушить Светку и присушить Костю.

Колдунья доверия у Юли не вызвала. Никакой атрибутики, сушеных жаб, пожелтевших манускриптов, котлов, шаров и черепов. Обычная квартирка с торопливой уставшей хозяйкой. Колдунья вопреки ожиданиям даже не была брюнеткой.

– А какие гарантии? – сразу же требовательно уточнила Юля. Она уже остро жалела, что решилась прийти. Стыдно, в конце-то концов. Чем ей поможет эта блеклая тетка, которая, несмотря на весьма приличный размер гонорара, кажется, даже и не рада визитерше?

– Гарантии? – колдунья задумчиво взглянула на Юлю. Или ей показалось, или женщина отчего-то жалела ее.

Юля недовольно повела плечами:

– Я в эти глупости вообще не верю.

– Не верила – не пришла бы, – резонно ответила хозяйка. – Да и не к кому тебе больше идти. Ко мне от отчаяния идут, за надеждой.

– Мне надежда не нужна. Мне за мои деньги хочется получить конкретный результат, – тут Юля выразительно похлопала ладошкой по сумочке, давая понять, кто тут главный. Деньги лежали в конверте, и их было откровенно жаль. Потому что никакая тетка с пережженной химией не может вернуть счастье. Да и стоит настоящее счастье дороже жидкой стопки банкнот. Все, что дешево, – подделка.

– Могу. Зря не веришь, – неожиданно вклинилась в Юлины мысли колдунья. – Только подумай, надо ли тебе это? За все надо платить.

– Я в курсе расценок. Вы еще по телефону сказали…

Тетка вдруг расхохоталась. А потом закашлялась:

– Расценки… Это не те расценки. Так, условность. Все, что отнимаешь у одного, потом придется отдать другому. Все временно, девочка. Сегодня ты забрала, завтра – у тебя. Терять страшнее, чем жить, не имея.

И тут Юля вдруг испугалась. По-настоящему. Именно потому, что в квартире не наблюдалось никаких колдовских штучек, и все было так обыденно, словно ничего особенного не было в том, чтобы одного сделать подлецом, а другого несчастным.

– Ну, так как?

– Никак. – Юля попятилась, задохнувшись от ужаса. Ее лихорадило и мутило.

– Надумаешь – приходи, – напутствовала ее тетка и вдруг снова захохотала.

«Идиотка чокнутая!» – думала Юля, перепрыгивая через ступеньки. Она споткнулась и разбила колено. Хорошо хоть шею тогда не свернула.