- Я хочу избавиться от этого ребенка,- шепчу, даже  не осознавая, что сейчас подписываю приговор маленькому человеку. А вдруг там девочка? Такая маленькая, черноглазая малышка с русыми волосиками. Она может вырасти дылдой и с улыбкой моей сестры. Генетика странная вещь. И она мне не нужна... Не нужна? Нет, зачем я лгу себе? Она станет моим спасением. Я знаю. Я уже чувствую ее, люблю, как бы это странно не звучало. Это великий дар, посланный ангелом по имени Катька. И я никому его не отдам.

Когда я выхожу из кабинета, Тагир сидит привалившись спиной к стене и смотрит в одну точку. Взгляд обсидиановых глаз, кажется прожжет дыру в шикарной стене. И мне хочется свалиться к его ногам,  прижаться лбом к коленям, и вымолить великана развести над моей головой тучи огромными ручищами. Но даже он не в состоянии сделать этого.

- Мне нельзя,- мучительный хрип рвется из его горла, — по закону нельзя. Светка, я же повязан.

- Хреновые у вас законы,- говорю спокойно, уже приняв решение.- Уходи. Я не могу рушить то, что ты так долго строил. Но больше не возвращайся. Никогда. Ее будут звать Катей. Ты слышишь, Тигруля?

Он слышит, конечно слышит. Огромная рука сжимает моё горло, черные глаза проникают в душу.

- Ты моя,- шепчут горячие губы, едва касаясь моих.- Плевал я на эти волчьи законы. Ее будут звать Катей.

Я смотрю, как Беросов с трудом стаскивает перстень с пальца. Оскаленный барс на печатке скалится, явно не доволен, что лишился хозяина. Тяжелое кольцо ударяется о кафельный пол, оставляя на нем паутину трещин.

- Я передам дела и мы уедем,- шепчет он, наполняя мою душу больно уверенностью.- Всего неделя, Светка. Дай мне семь дней.

- Все будет хорошо? – тихо спрашиваю, но ответа нет.

Я выдыхаю. У меня есть неделя. Целая неделя на то, чтобы попрощаться с прошлым. На то, чтобы простить того, кого не могу забыть. Попрощаться навсегда прежде чем уйти в новую жизнь.

*****

Дни смазанные, словно кистью абстракциониста, слились в нескончаемую череду капельниц, процедур и нелюбви. Он только сейчас понял, Что в своей жизни был нужен только одной женщине по – настоящему. И он сам отказался от нее, поверил сплетням. Может потому, что сам в душе боялся именно таких отношений? Он вспомнил полученное от матери письмо, которое выучил наизусть. Резался о буквы, выдирая из себя все светлое, большое. С упорством мазохиста выжигал в памяти ту ложь, даже ни на минуту не подвергая сомнению материно вранье. Сам виноват, сам. Не проверил, не выяснил отношений. Просто струсил. Испугался, что простит все Светке, увидев ее. Устал. Он так устал от душной заботы матери, от липких объятий жены. От гребаного беспросвета, который зовется жизнью. Егоров вытянулся на больничной кровати, уставился в белый потолок.

А теперь он ей не нужен. И сына его воспитывает волк в овечьей шкуре. Не он, и это больно.  И ничего не изменить. Да и не имеет он права на это.

Василий услышал как открылась дверь и закрыл глаза. Притворяться спящим уже вошло в привычку. Не хотелось никого видеть, не хотелось слушать лживого сюсюканья, не хотелось насильно есть то, что приносила мать. Жить не хотелось.

- Здравствуй.

Ему показалось, что мир перевернулся, встряхнул его так, что из груди проломив ребра вырвалось сердце. Одно слово, легкое, как уличный воробей, которым всегда дразнили Светку. В ноздри влез легкий волнующий аромат весенних цветов.

- Что ты тут делаешь? – он захрипел, совсем забыв, что ему противопоказаны резкие движения. Вскочил с кровати. Не хотел, чтобы она его вот таким беспомощным видела. Голова поплыла, но это не от слабости. А от близости ее – желанной и любимой. И теперь Василий боролся с желанием коснуться пальцами розовой щеки, а потом просто прижать к себе свое сокровище и больше никуда не отпускать.

- Зачем ты здесь? – выдохнул, вместо того, чтобы исполнить мечту,- он знает? Тагир знает, что ты здесь?

- Нет, он не знает. Я не знаю зачем приехала,- ее голос такой ровный, спокойный, равнодушный не отрезвил. Сумасшествие. И Егоров просто больше не смог противиться желанию. Светка забилась в его объятиях раненой птичкой. И Василий понял, что жизнь без нее страшнее смерти. Она нашла губами его губы, так жадно впилась в них, словно голодная. Егорову показалось, что сердце останавливается. Замедляет свой ход. Вот так сдохнуть – верх блаженства. Руки, губы, одно дыхание на двоих. Ничего нет больше в этом мире. Ни – че – го.

- Нет,- выдохнула она, словно опомнившись. Отпрянула, запуталась пальцами в расстегнутых им пуговицах. – Это неправильно. Это безумие. Я пришла попрощаться. Отпусти меня, умоляю. Просто скажи, что я не нужна тебе. Просто прокляни меня.

Василию показалось, что мир рухнул. И мимолетное счастье рассеялось болью, повисло в воздухе кровавой дымкой.

- Ты его любишь? – задал он всего один вопрос, который должен стать приговором, высшей мерой.

- Да. Это сложно. Я его ненавижу, но люблю. Вась. Я жду ребенка. Его ребенка. Но ты мне не позволяешь жить. Ты моё проклятье. Прикажи мне уйти, выгони, отпусти.

- Уходи.

Всего три слога, таких коротких, таких болезненных. Ему показалось, что она выдирает его сердце. Да, он заслужил этого. Только вот больше в его жизни не осталось ни одной ниточки, за которую стоило бы держаться. Она дошла до двери, повернула ключ в замке и бросилась к нему, упала на колени, уткнулась лбом в колени. Василий сполз на пол, молча прижал к себе любимую и мир остановился, замер, перестал существовать. Больше не было стыда и чувства вины. Только она, запутавшаяся в его руках, растрепанная, огненно горячая. Это ее последний дар, он знал это, но таял воском в огненном вихре удовольствия и счастья.

Время потеряло свой смысл. Светка вздрогнула в его руках в последнем восторге. В их общем коротком счастье. И он понял – теперь он прощается с ней навсегда.

- Спасибо.- всхлипнула НЕ ЕГО женщина, скидывая с себя огрубевшие руки любовника. – Я наконец – то свободна.

- Ты мне не нужна,- простонал Егоров. Эта страшная ложь во спасение вымотала окончательно, убила.

Она ушла не оборачиваясь, больше не сказав ни слова. Егоров свалился на кровать, с трудом сдерживая рвущийся из груди рев. Боль драла тело, как хищный зверь. Но эта боль не была физической. Умирала душа.

*****

Ждал. Он ждал. Два самых важных мужчины в моей жизни смотрели на меня -  промокшую, замерзшую. Падшую. И в глазах Тагира я увидела не злость – боль. Он все понял. И это меня разрушало сейчас, рассыпало на молекулы.

- Ма, мы с Тагом приготовили цыпленка чкмерули. Это так вкусно, судя по запаху. И хлеб специальный Таг купил. Тонкий такой, как бумажный. А еще зелень и помидоры. Ма, ты слышишь меня?

А я не могла ответить. Смотрела на закаменевшего Тигра, такого чужого, такого близкого.